Жан Жак Руссо утверждал, что функционирование человеческих сообществ может опираться лишь на соглашения (convention), хотя «человек родился свободным», что само по себе сомнительно, учитывая, что человеческое дитя совершенно зависимо от матери довольно продолжительное время. Однако правители во все времена стремились объявлять эти соглашения «святыми», «богоданными» и нерушимыми, что преследовало совершенно ясные цели – поставить их вне критики и облегчить себе проблему управления. С утверждением демократических форм правления задача упростилась – управление стало возможным без участия божественных сил. Между тем, присвоив суверенность самому народу, мы вынуждены признать, что он не может управлять собой иначе, чем делегируя свои власть своим избранным представителям, то есть, по сути, отказываясь от суверенности, в некотором смысле.
Сам Руссо питал глубокое отвращение к этой мысли, которая, по его мнению, имела свои истоки в феодальном государстве, в котором горстка аристократов обладала всей полнотой власти и неизменно ею злоупотребляла. Он возглашал, что демократия лишь в том случае оправдывает сие название, если хотя бы половина населения участвует в управлении (при этом, скорее всего, он имел в виду половину мужского населения, напрочь забывая о женской ее половине). Возможно, он провидел будущие деспотические «революционные демократии», основанные на «воле всего народа». Действительность нередко заставляет нас делать вывод, что любая идея может быть сведена к абсурду и, в конечном итоге, противоположности сходятся. «общая воля» не более чем миф, так же как и врожденная свобода человека. Свободным может считать себя лишь тот, который может эффективно использовать это свойство. Свобода завоевывается человеческим существом постепенно и никогда не достигает наивысшей «метки», а право гражданина» вторично по сравнению с первичным правом общественного устройства. Из этих же соображений следует, что при любом демократическом общественном устройстве граждане свободны в разной степени, даже если общество стремится к этому идеалу. Можем сказать, что каждый обладает свободой в той мере, в которой способен ее защитить от других претендентов, а государство обязано помочь ему в этом, оказывая поддержку и наказывая тех своих граждан, которые нарушают «чужую территорию» в прямом и иносказательном смысле. Самое демократическое общество, которое обещает гражданину максимум свободы, не может существовать без определенной меры подавления. Проблема состоит в том, чтобы найти ту меру, которая обеспечила бы нормальное функционирование государственной машины и одновременно – права человеческой личности настолько, чтобы она не чувствовала себя обездоленной. Проблема усложняется тем, что человеческие личности чувствительны по-разному к ограничению своих прав.
С другой стороны, какую бы меру свободы не обеспечивало ему государство, человек склонен полагать свободу неотъемлемым правом своего духа. Он стремится всегда делать собственный выбор, поступать по собственному усмотрению, полагая это свидетельством своей свободы, упуская из виду, что на деле он является рабом своей наследственности, своих желаний и инстинктов. Его поведение управляется даже более «изнутри», чем «извне», а его слепые инстинкты большие деспоты, большие враги его свободы, чем ограничивающее его свободу государство. Ибо, можно ли назвать свободным человека, сознательно наносящего вред себе и своему здоровью, идя на поводу у своих смутных, но весьма сильных желаний и импульсов? То, что ему «нравится» и то, что он «хочет» есть выражение его физиологического и психологического устройства, находящегося в непрерывном процессе роста, взросления и увядания, запрограммированного изначально в его наследственности, но подверженного флуктуациям вследствие влияния внешних факторов, воздействующих на него и вносящих свои поправки. Отсюда следует, что поведение человеческой личности зависит лишь частично от полученного воспитания, от действующих в обществе моральных норм и от навязываемых ему законов государства. Это – три составные части той «формы», в которую семья и общество стремится заключить индивидуум, психофизиологическую его сущность, чтобы ограничить его естественный эгоизм в интересах сообщества (и его собственных – во имя выживания). Безусловно, это совершенно необходимо для мирного сосуществования индивидуумов в рамках человеческого сообщества - согласно известному изречению, свобода человеческой личности кончается там, где начинается свобода другого человека.
Тем не менее, эти противоположные тенденции, избравшие ареной борьбы территорию человеческого духа, эта двойственность желаний и запретов предопределяет, в некоторой степени, неопределенность человеческого поведения, которое подвержено влияниям и неожиданным импульсам, а конечном итоге является результатом побед, компромиссов или поражений, достигнутых в борьбе человеческого Эго со своей, явившейся извне супраструктурой, «смирительной рубашкой», в которое облачило его общество. Именно борьба этих противоположностей – формы и содержания - создает иллюзию свободного выбора, несмотря на то, что этот выбор является нередко результатом жестокой схватки. Если при этом побеждает эгоистичное начало, человек празднует победу, вырвавшись на время из-под диктата общества, чувствует себя сильным и свободным. Если же исход этой борьбы – поражение эгоистического начала личности или достижение компромисса, человек ничуть не менее горд победой своего «духа» и моральных принципов, хотя и приправленной некоторой дозой горечи, неудовольствия и усталости. Преодолев свои инстинктивные, но не вполне корректные побуждения, он чувствует, все же, облегчение. Таким образом, человек всегда склонен оправдать себя, каковы бы не были мотивы и даже последствия своего поступка. И все же, существует определенный порог терпимости - усталость и неудовольствие от поражений имеет свойство накапливаться, делая человека несчастным.
Результат этой борьбы с самим собой зависит от многих факторов – от жесткости моральной формы, в которую его заключило общество, от агрессивности его собственного темперамента, от силы его воли, от степени его внутреннего «голод», толкающего его к определенным действиям для достижения вожделенной цели, а также и от ловкости, с какой он способен обманывать и успокаивать собственную совесть, обходить собственные моральные принципы, когда они приходят в противоречие с его желаниями. Если человек полагает принятое решение в достаточной степени «своим», он чувствует себя свободным, если же он полагает, что оно принято под давлением рестрикций общества, то – наоборот, несвободным и несчастным. Следовательно, «смирительная рубашка» общества должна предоставлять индивидууму определенную свободу движений, не раздражая его постоянно своей жесткостью и не вызывая его глубокого неудовольствия, что в конце концов может вылиться в открытый протест, а дикарь изнутри нас вернется в сладкое рабство свих инстинктивных устремлений, отметая условности и ограничения, необходимые для сосуществования с себе подобными.
Если личности удается, все же, подавить свои инстинкты, приспособясь к жесткой форме, которую ему навязало с детских лет семья, религия и/или общество в целом, она будет глубоко несчастна, страдая и заставляя, в свою очередь, страдать других, проявляя крайнюю нетерпимость и враждебность ко всем, кто не следует тем же исключительно строгим принципам, которые он вынужден соблюдать, к тем, которые следуют другим жизненным правилам и имеют другие воззрения. Будучи сам вынужден жить под постоянным давлением, он будет ненавидеть всех тех, кто не желает жить по его канонам. Это – постоянный источник нетерпимости, зависти и ненависти в обществе, которые, накапливаясь, могут привести к социальному взрыву. История может предоставить нам огромное количество примеров, когда деспотические режимы, надев на граждан чрезмерно жесткую и узкую «смирительную рубашку», нарушая их натуральные права и подавляя их стремление к свободе, в конце концов находили свою гибель во взрыве народного гнева.
В эту же схему вписываются крайние проявления религиозного фанатизма, когда неистовый гнев фанатиков, задыхающихся под гнетом религиозных рестрикций, навязанных им собственной религией, рикошетом поражала не истинных виновников такого положения, а невинных жертв, которые не признавали этих рестрикций или же просто попадали им «под горячую руку». Чересчур трусливые для того, чтобы возмутиться против религиозных авторитетов, прикрывающихся именем господа и его силой, они искали выход своим накопившимся агрессивным устремлениям. Хотя религиозный фанатизм и был направлен, в общем, против всякого проявления свободы совести, мысли и их выражения, то существовали также и специфические его формы. Рассмотрим, к примеру, те последствия, к которым приводило религиозное предписание соблюдения целибата для католических священников и монахов. Очевидно, те, которые его нарушали, могли ожидать наказания как со стороны религиозных авторитетов, так и со стороны божества, внутренние же последствия, касающиеся их личности, выражались либо в развитии комплекса вины различной степени тяжести, либо в полном моральном разложении. Такие случаи нередко бывали в истории католической церкви, некоторые в высших эшелонах церковной иерархии, общеизвестные и скандальные. Но церковники, которые нарушали этот режим, как правило, не проявляли нетерпимости и агрессивности, наоборот – они смотрели сквозь пальцы на аналогичные нарушения со стороны своих собратьев и своей паствы. Они, так сказать, «жили сами и давали жить другим», мирно способствуя моральному разложению внутри церкви и порче нравов в обществе.
Что касается тех, кто строго придерживался предписанных рестрикций, последствия целибата били гораздо сильней. Будучи одержимы своими сексуальными проблемами, они исступленно боролись против «бесовских наваждений», становясь крайне агрессивными и интолерантными. Они с пеной у рта предавали анафеме всех грешников, виновных в грехе прелюбодеяния. Некоторые становились злобными женоненавистниками, видя в женщине корень всех зол, первопричину этого особо ненавистного им греха, к которому их тянуло с огромной силой и которому они сопротивлялись с не меньшим остервенением. Зелен виноград, что известно нам еще из Эзоповской басни. При этом они забывали, что не только женщина является для мужчины источником сексуального влечения, но и наоборот. Несомненно одно: целибат оказывался для осужденных к нему чрезмерно великим испытанием, приводящим нередко к серьезным сдвигам в психике, а то и к душевным болезням.
Женоненавистничество праведных католических монахов и священников был феноменом того же психофизиологического порядка, что и религиозный фанатизм вообще. В Средние Века охота на ведьм был крайним проявлением этого мизогинизма, культивируемого религией, вследствие того, что женщинам отказывали в праве иметь собственное мнение и ставилось под сомнение их способность к мышлению. Любая женщина, которая проявляла склонность к «чисто мужским» занятиям, сразу становилась подозреваемой в связях с нечистой силой и ее сжигали на костре наравне с мужчинами, навлекшими на себя обвинения в ереси. Случай Жанны Д’Арк типичен в этом отношении, хотя и далеко не единственный. Еще на заре христианства в Александрии была побита камнями и расчленена гречанка Хипатия (Гипатия) – женщина-ученый, философ, астроном и математик, последняя руководительница философской школы в Александрии и хранительница знаменитейшей и богатейшей Александрийской библиотеки. Религиозные фанатики, действовали по указке архиепископа Кирилла, впоследствии причисленного к лику святых! То, что Хипатия была еще и красивой женщиной, отнюдь не остановило их, а возможно, значительно подогрело их фанатическую прыть.
Однако вернемся к нашим баранам, то есть к теме свободы. Как бы она не была условна и ограничена обществом, свобода является величайшей общечеловеческой ценностью, к которой человек стремится с неизменным упорством и страстью, независимо от того, какая ее разновидность имеется в виду – физическая, экономическая или духовная. Рабство всегда полагали величайшей человеческой трагедией и позором. Но наряду с этим стремлением к личной свободе, в человеке уживается и противоположное стремление к подавлению воли другого человека, стремление подчинить его и властвовать над ним. Эти сиамские близнецы человеческой натуры, в своем противостоянии нередко приводили, в истории человечества, к величайшим трагедиям, кровавым войнам и разрушительным экспансиям. Предполагается, все же, что по сравнению с прежними временами имеет место некоторое улучшение человеческих нравов, некогда столь жестоких и бескомпромиссных. Возможно, однако взрывы этнической и расиальной ненависти, идеологического и религиозного фанатизма отнюдь не канули в прошлое, провоцируя войны и всевозможные конфликты. Поэтому существует настоятельная необходимость культивировать терпимость, в той мере, в которой она не грозит распадом и воцарением хаоса
