ВОЗВРАЩАТЬСЯ И ВОЗВРАЩАТЬ
(Обзор конкурса «Возвращение» на www.svetkidoma.net )
Вот ведь, прям даже и не знаю, с чего начать, уважаемые Дамы и Господа. А потому, пожалуй, начну издалека, озвучив парочку банальнейших соображений.
Слово «ВОЗРАЩЕНИЕ» можно понимать двояко: как производные от глаголов «ВОЗВРАЩАТЬСЯ» и «ВОЗВРАЩАТЬ» . К примеру – возвращение долгов, чего мы, частенько, очень не любим делать. Может быть, именно поэтому на конкурсе есть одно-единственное стихотворение, в котором затронута эта «щекотливая» тема. Поэтому поговорим о «ВОЗВРАЩАТЬСЯ».
Для того, чтобы куда-то или к кому-то (чему-то) ВОЗВРАТИТЬСЯ, необходимо предварительно из этого самого «куда-то» или от кого-то (чего-то) уйти, причем, уйти навсегда (хотя бы, в намерениях) или, в крайнем случае, очень надолго (в армию, к примеру… или в тюрьму). Ну, а ВОЗВРАЩЕНИЕ – это (опять же, хотя бы, в намерениях) всегда НАВСЕГДА (тавтология сознательная). В противном случае, это уже не возвращение, а так… побывка. Как поется в песне: «На побывку едет молодой моряк…».
Ну, а откуда можно уйти всерьез и надолго? Из семьи (от жены, от мужа), из родительского дома (от родителей в самостоятельную жизнь, обусловливающую отчуждение), из родного села, деревни, города (от малой Родины, иначе говоря), из Страны (в эмиграцию, от Родины большой), наконец. Со временем, наверное, можно будет уйти и с планеты Земля (подальше от человечества, в Космос, к чертовой матери).
Нет, можно, конечно, уйти на работу или в гости, в школу или в детский садик, а к вечеру вернуться домой, но разве это материал для поэтического выражения заданной темы? Ни в коем случае! Слишком просто и буднично. Вебопиитика (термин одного моего сетевого знакомого) такого допустить просто не может. В вебопиитике – оно так: чем глобальнее и обобщеннее, тем, дескать, «поэтичнее».
А что может быть более глобальным и обобщающим, чем самая главная книга – книга книг – Библия? Вот и начну я, стало быть, с «библейских мотивов». Тем более, и картинка, иллюстрирующая тему – репродукция картины «Блудный сын» – в свою очередь, тоже не что иное, как иллюстрация великого Рембрандта к одной из библейских притч.
№12 «Блудный сын»
«Распутной жизнью доведённый
Вдрызг до отчаянья нуждой,
В рванье вернулся сын-гулёна
К отцу с раскаяньем домой:
– Я промотал наследства долю;
Твой недостойный член семьи
Лишь об одном нижайше молит:
Меня в наёмники возьми!
– Ну, что ты, сын! Омой подошвы,
Смени одежду, сядь за стол.
Росток умерший было, ожил!
Пропажу милую нашёл!
– Я рад тому, что дома снова! –
Рыдал скиталец, павши ниц, –
Твоё приветливое слово
Милей объятия блудниц!»
Не знаю, как сейчас – после множества дурацких реформ в сфере образования, а в мое далекое-далекое школьное время существовали три письменных формы проверки знаний ученика по русскому языку и литературе – диктант, изложение и сочинение.
В детстве я думал: «Ну, ладно, диктант – это понятно. Это проверка знания правил орфографии и пунктуации. Это копия. Сочинение – проверка умения самостоятельно мыслить. Это творчество. А изложение? Какой смысл пересказывать содержание уже написанного или прочитанного вслух своими словами? Разве что, это проверка на способность выкрутиться из сложного положения, излагая чужое содержание простейшими предложениями, в которых и ошибку-то сделать никак невозможно».
Вот и сейчас, читаю, и у меня такое ощущение, что автор, увидев конкурсную иллюстрацию, воспринял ее, как прямое, буквальное руководство к действию. А потому – вспомнил (или, возможно, перечитал) библейскую притчу и переизложил ее своими словами, написав этакое рифмованное «школьное изложение», с довольно большим количеством ошибок, как стилистических, так, местами, даже и смысловых.
Не стану заниматься подробным анализом – это редакторская работа, а я, в данном случае, не редактор, а критик. Я о другом. Я о тенденции. Меня, вообще, всегда удивляла эта неизбывная тяга сетевых литераторов к рифмованному переизложению Библии, Евангелия и прочих текстов религиозно-нравоучительного содержания. Причем, в Сети это не только приветствуется и поощряется, но даже и пропагандируется. На любом литсайте всенепременно, в числе прочих номинаций, существует «Философская и религиозная лирика», и сотни тысяч сетевых рифмоплетов, перепевая одно и то же, кропают свои вирши, корежа, каждый на свой лад, канонические тексты, пусть даже они и переведены неоднократно с первоначального на другие языки.
Очень хорошо об этой сетевой поэтической «болезни» написал Тим Скоренко – автор одного из сетевых «учебников стихосложения», написанного, на мой взгляд, гораздо лучше, чем тот примитив, что висит на «Стихире». Я не буду приводить пространную цитату, но вот ссылочку на этот учебник, на всякий случай, дам. Вдруг да кому-нибудь захочется полюбопытствовать.
http://www.timskorenko.ru/poezia.html
А это ссылка на страницу учебника, где можно прочесть рассуждения его автора о религиозной «поэзии»:
http://www.timskorenko.ru/poezia8.html#8.6
Однако, двигаемся дальше, и от библейских текстов перемещаемся на библейскую землю.
№13 «Я вернулся, как речка в свои берега»
«Я вернулся, как речка, в свои берега
из небесного града в чужбине Святой.
Я задумчивый странник, болтун, ренегат
был заквашен смятением и суетой.
Прикоснулся к святыням далёких племён
и насытил красотами памяти плен.
Диким камнем в пустыне и пальмой клеймён,
от себя, окаянного там исцелен.
И восхищен на небо, лечу в облацех
и смотрю, вспоминаю, грущу о былом.
А Святая земля, как кондитерский цех,
исчезает из вида под правым крылом.»
Похоже, именно «кондитерский цех», употребленный автором в качестве финальной метафоры, вызвал наибольшее недоумение у читавших это стихотворение. Что ж, давайте попробуем разобраться, хотя я вовсе не уверен в том, что мое понимание стихотворения абсолютно верное.
«Я вернулся, как речка, в свои берега
из небесного града в чужбине Святой…» –
– начальные и, в то же время, ключевые строчки стихотворения. Любая река, после разлива, половодья или искусственного изменения русла, всегда стремится вернуться в свои постоянные берега и – рано или поздно – непременно возвращается. Так и наш лирический герой – задумчивый странник, болтун и ренегат (не случайно все эти противоречащие друг другу характеристики собраны, на какое-то время, в один флакон). Побывал на Святой земле… прикоснулся к святыням… очистил душу (вроде бы)… исцелился (на время) «от себя – окаянного» … воспарил (в прямом и переносном смысле) над землей… НО… –
– хочешь не хочешь, а возвращаться в «свои берега», в свою жизнь, в свою среду, полную «смятения и суеты», необходимо. Вот и грустит лиргероин, перелистывая свою жизнь, «о былом» – о тех счастливых временах, когда не был он еще ни болтуном, ни отступником-ренегатом (по Далю – вероотступником). Перелистывая жизнь вплоть до самого детства, прекрасно понимая, что и Святая земля, и праведная жизнь – такая же несбыточная мечта, как детская мечта о кондитерском цехе, в котором можно съесть сколько угодно шоколада.
А потому, в последнем четверостишии нет, и не может быть никакой «насмешки», как было сказано в одном из комментариев. Весь катрен – и кондитерский цех, и старославянские архаизмы – горькая ирония, вкупе с самоиронией.
Жаль только, что высказано все это недостаточно внятно и отчетливо.
№19 «Я вернусь…»
«Я, конечно, умру, но совсем не исчезну…
Просто стану другой или даже «другим»,
Словно капля дождя, испарюсь и воскресну,
Разбужу этот мир новым криком своим!
Я, наверно, вернусь… Богом данный Мессия,
Даст мне выбрать страну, где хотела б я жить…
Что отвечу ему? Только в милой России,
Где над рощей березовой месяц дрожит.
Ангел мой, золотой, легкокрылый,
Возврати мою душу в тот край,
Где страдала она и так горько любила
Эту жизнь…этот ад…этот рай.»
Типичный образец сетевой околофилософской и околорелигиозной лирики, в котором смешаны в одну кучу и реинкарнация, и круговорот воды в природе, и Мессия, и любовь к Родине, и легкокрылый ангел, и, конечно же, душа. Причем, как водится, душа страдающая (страдание, в подобных стихах, совершенно обязательный элемент). Вы уж извините меня, милая Автор, но… – винегрет-с.
И еще одно стихотворение я отнесу (на время) к этой группе стихов, поскольку в нем имеет место христианская атрибутика – руины безмолвного собора с крестами, слепящими новой позолотой (и руины, и кресты, судя по тексту – в одном и том же прошлом), а кроме того упоминается библейский праведник (до поры до времени) Лот, спасенный из приговоренного к уничтожению Содома.
№6 «Сирень»
«Вновь город детства слышится, маня.
Наверно, чтоб от будущего дальше.
И, пряча стыд, шепчу я: «Дай же, дай же
ещё глоток весеннего огня.
Сирень верни, что щедро так цвела
вокруг руин безмолвного собора,
и вдоль глухого, чёрного забора,
и пахла мёдом».
Юность позвала.
И я ушёл за будущим – другим.
Душа осталась, и поныне в прошлом,
где над сиренью облака и просинь,
и льётся небо воздухом тугим.
А над собором, вечное храня,
кресты слепят ожившей позолотой,
а на иконах Бог спасает Лота.
Но почему-то Он не спас меня.
И по весне, когда зовут опять,
пугая сердце, заросли сирени,
я из-за моря напрягаю зренье,
чтобы себя увидеть и понять.»
Собственно говоря, мне хотелось отнести это стихотворение к следующей группе стихов, которую я назвал «Заморские страдания», или «Невозвращения», но пусть оно станет чем-то вроде перевалочного пункта к остальным, в которых лиргероины и лиргероини находятся «за морями», вдали от городов детства, которые видятся во сне и «слышатся, маня». И ведь, действительно, это весьма и весьма «сентиментально-страдательное» стихотворение, уважаемые Дамы и Господа. Вот ушел лирический герой за другим будущим из города детства, а душа-то его (опять душа!) осталась там – в прошлом. И вот глядит-то он теперь из-за моря (из зарубежья, наверное, если применять принцип укрупнения конфликта), глядит, напрягая зрение, и пытается-то он ее (душу свою) увидеть, чтобы понять себя, и шепчет-то он что-то невнятное про весенний огонь, и сетует-то он, обращаясь к Всевышнему, и пеняет ему: «Что же ты, Господи, не спас меня, не вывел из моих теперешних Содома и Гоморры, как спас, в свое время, Лота?». И что весьма существенно – состояние это накатывает на героя регулярно, но непременно по весне, причем, именно во время цветения «пугающей сердце» сирени. Такая вот, знаете ли, закономерность.
Когда я читаю подобную сентиментальную ностальгическую лирику, я думаю: «Вот, если бы я занимался классификацией, то выделил бы целое отдельное направление «Стихи и песни русской эмиграции», причем, обязательно разделил бы его, как минимум, на три части соответствующие ее (эмиграции) исторически сложившимся «волнам». Дело в том, что люди, эмигрировавшие из России в разное время, были поставлены жизнью в совершенно разные условия, определяемые как экономической ситуацией, так и политической конъюнктурой. И причины эмиграции были разными. И ощущали они свой отрыв от Родины совершенно по-разному. Одно дело – осознавать безвозвратность потери, как это было с Вертинским, Петром Лещенко, Галичем (впрочем, об этом будет в обзоре чуть ниже), совсем другое – писать о ностальгии и невозможности возвращения, зная, что сегодня ты можешь в любой момент пополнить ряды реэмигрантов или просто слетать в прошлую жизнь на побывку.
№10 «Очередь»
«От звонка до звонка дочери
Длинной будет минут очередь…
Отбивая недугов вторжение,
Помолюсь за её возвращение,
Ненадолго, пускай на недельку…
Путь не близок, цена не копейка,
Разметала семью судьбинушка,
Унесла за моря кровинушку,
Не дала мою внучку пестовать…
Мне б увидеть её невестою!
Мне б увидеть ходячим внука!
Бог – спаси! Помоги — наука
(там, за морем, она в почёте
и вложения на учёте…)!
Всё молюсь я за них да плачу…
Для кого я так горблюсь на даче?
Для кого заготовки впрок?
Урожай мой хорош! А итог?
За надеждой моя очередь
От звонка до звонка дочери…»
Я верю этому очень простому стихотворению. И верил бы еще больше, если бы оно было написано еще проще. Его бы малость подредактировать – получились бы очень хорошие стихи-причитание. И мне нисколько не мешают в нем ни «судьбинушка», ни «кровинушка». С внуком – да. Надо бы изыскать возможность и вставить в стихи что-то уточняющее, подчеркивающее сам факт болезни, чтобы у читателей не возникало сомнений. Это ничего, если стихи станут на пару строчек длиннее. А вот что мешает моему восприятию – так это некоторые слишком, на мой взгляд, сложные для лирической героини лексические построения. Например, строка «Отбивая недугов вторжение…» чересчур заумно вывернута, поэтому плохо увязывается и согласуется со следующей: «…Помолюсь за ее возвращение». Да и сама «рамочка», в которую «вставлены остальные стихи, кажется мне несколько искусственной. А ведь это тот самый случай, когда действительно «чем проще, тем лучше».
№7 «Обещание»
…словами не восполнить мир,
ни город и ни переулок,
где утро с запахом просвир
и неизменно свежих булок;
рябина смотрится в окно
как в зеркало зимой и летом;
в бульоне мясо, а не «Кnorr»,
и «Труд» – центральная газета;
на кружеве салфетки слон
с семейкой (одного разбила!);
на этажерке патефон;
лавандой пахнущее мыло;
тюль – белым парусом во двор,
соседствующий с богадельней;
…Мне рассказали – до сих пор
летают птицы над котельной;
закрыта школа номер два;
поминки справили соседу.
В мой город едут поезда.
Он ждет меня, а я не еду.
Из-за несказочных морей,
где я счастливее не стала,
смотрю на стайку снегирей
и снеговое покрывало;
лед на реке апрелем вспорот;
щенок потявкивает куцый.
…Но почему-то в этот город
не получается вернуться.
Хорошие стихи. Сдержанные, несмотря на внутренний драматизм. Реалистичные и образные. Без сентиментальных красивостей, которые я так не люблю.
Не знаю, возможно, я неправ, но мне кажется, автору стоит подумать над первыми двумя строчками. Что-то в них не в порядке с частицами «НИ» и «НЕ». Тут ведь возможны два варианта – либо «не восполнить ни то, ни другое, ни третье», либо «не восполнить мир, в котором уже нет ни того, ни другого». Впрочем, я не настаиваю.
№22 «Невозвращенцы…»
«Невозвращенец Иосиф Бродский.
Чем же Вам Родина не мила?
Вас ли заждался Васильевский остров?
Или там ветры царапают остро?
А над Венецией — тишина…
Александр Аркадьевич… Видный мужчина!
Зачем променяли успех на изгнание?
А как начинали – вальяжно, красиво!
Зачем Вы запели в угаре спесивом,
И душу свою раньше срока изранили?!
А Вы, утончённый Андрей Тарковский?
Непризнанным мэтром себя возомнили?
И Вам захотелось свободы и творчества,
Элитными фильмами публику потчевать…
Тревожно Вам спится в холодной могиле?
…
Российской культуры творцы и пророки…
При жизни — изгои.
Домой возвращаются небом высоким.
Как птицы весною.
Свободные духом, провидцы и мэтры…
И жалко державу,
Которая щедро одарит посмертно -
Присвоит их славу…»
Основная проблема этого стихотворения – автор попытался сесть на два стула сразу и, в результате оказался на полу между ними. Поясняю: я, конечно, могу догадаться, что высказывания в адрес талантливейших «невозвращенцев» и финальные строки, выражающие главную мысль стихотворения и его гражданский пафос, принадлежат разным людям, но в предложенном автором графическом решении понять это довольно сложно, хотя они и отделены друг от друга троеточием и пробелом. И для того, чтобы отделить их друг от друга окончательно, продемонстрировав нам того самого «среднего достаточно образованного обывателя», о котором писала Ольга, а еще лучше – обывателЕЙ, совершенно необходимо оформить первые три строфы, как прямую речь (где-то, помнится, я уже об этом писал). Чем – кавычками или тире – дело автора.
Хотя, вполне возможно, даже этого окажется недостаточно. И я, на месте автора, подумал бы о возможности включения в стихи еще каких-то достаточно жестких предваряющих строчек, возможно, даже в виде целой строфы. Тогда бы они очень четко были увязаны с финалом. Впрочем, это уже вопрос композиционного решения. И, разумеется, не мое дело.
На этом я заканчиваю первую часть обзора. Ждите продолжения, в котором будут «Хождение в народ», «Дела семейные», «Песни русские и нерусские», ну, и все остальное.
* * *
Предваряя, чтобы не писать отдельный пост.
Георгий, если Вы полагаете, что я грубо нападаю персонально на Вас, на Ваши стихи или на стихи «автора Ваших стихов», как Вы изволили выразиться, – это глубочайшее заблуждение, продиктованное, видимо, несколько завышенной самооценкой. Мне совершенно «бара бир», как говорят в Средней Азии, чьи стихи я комментирую. Я оцениваю не автора, а исключительно текст. И если сейчас, после длительного общения, я уже могу по «почерку» определить авторство примерно половины конкурсных стихов, то в Вашем «почерке» я пока еще не разобрался. Ну, а к тем, кого я узнаЮ, претензий у меня, чаще всего, значительно больше, и выражаю я их значительно жестче и ехиднее. А здесь – ну, что вы!... разве это грубо? Это еще, я бы сказал, весьма нежно и ласково, поскольку помимо «прямой речи» я мог бы предъявить «автору Ваших стихов» довольно много претензий и по версификации. Просто ловить «блох и тараканов» мне неинтересно. Пусть этим занимаются активно комментирующие коллеги. А я, обычно, больше про смысл. Попутно, о «чинушах и плутократах». Если речь исключительно о них – вот бы Ваше стихотворение лет, этак …дцать назад. В те печально-благословенные времена. Тогда это было бы актуально. А сегодня – и страна другая, и «чинуши с плутократами» другие, и высказывания их, соответствуют реалиям времени. Мимикрируют-с. Так что, нынче стихи Ваши, увы, – всего лишь, холостой выстрел в прошлое.
Светочка! К чему воевать? Вы же прекрасно знаете, что я, как Кержаков в футболе: «Бил, бью и буду бить», поскольку считаю, что бытующее в сети выражение «доброжелательная и конструктивная критика» – бред сивой кобылы. Кому-то, дай Бог, это пойдет на пользу, ну, а шибко обидчивых, ранимых и упертых я периодически предупреждаю: ни в коем случае не нужно читать мои комментарии. Осторожничать, дабы кого-то ненароком не обидеть, я не хочу, не умею и не считаю нужным. Да и дискутировать, доказывая что-то, кому бы то ни было, не в моих правилах. Как говорится, «не любо, не слухай». Так что, и поддержка моральная мне, вроде бы, ни к чему. А что до Скоренко – тот факт, что я привел какие-то его высказывания в качестве примера, вовсе не означает, что он для меня непререкаемый авторитет. Просто понравились они мне. Сочные. Да и учебник его написан гораздо профессиональнее других, которых в сети несколько. Что-то полезное для себя, думаю, любой сетевой автор найти в нем сможет.
Ну, да ладно. Перехожу к другим текстам. Запаздываю, как обычно, но честно обещаю, для «чистоты эксперимента», не заглядывать на другие страницы, чтобы, ненароком, не узнать авторство. Впрочем, свои баллы я уже раздал, так что это ничего не изменит. Итак…
ХОЖДЕНИЕ В НАРОД
Ровно 150 лет назад – в 1861 году – революционер-надомник А. И. Герцен ударил в свой «Колокол» и провозгласил знаменитый лозунг: «В народ!». И вся демократически настроенная интеллигенция, напялив на себя посконные рубахи, армяки, панёвы и сарафаны, ринулась в деревню. Просвещать. А вслед за ними, туда же рванули и литераторы. Основная масса – в мыслях своих, излагаемых на бумаге, а кое-кто – и впрямь – всерьез и надолго. Ну, а когда первая смычка города и деревни произошла, начался обратный процесс – просвещенное население валом повалило из деревни в город, а с ними потянулись и местные литераторы-самородки, привнеся в отечественную литературу так не достающий ей кондовый народный колорит.
Впрочем, дворянские и прочие «хождения в народ» случались и раньше, до Герцена. Да и «крестьянская» тематика была в моде всегда (в основном, пасторального толка). Просто 150 лет – своего рода юбилей. А поэтов-«деревенщиков», пишущих свои пейзанские опусы, сидя за ПК в городских квартирах, и нынче – пруд пруди.
Замечательные пародии на «деревенскую» лирику писал Александр Иванов, очень нежно любивший подобную поэзию, дававшую ему массу материала для собственного творчества. К сожалению, я сейчас не помню дословно ни одну из них, а лезть в поисковик недосуг, но на нынешнем конкурсе есть одна совершенно замечательная работа, которую я, в отличие от других комментаторов, воспринявших ее всерьез, иначе как пародию, воспринять, при всем желании, не могу. Это, уважаемые Дамы и Господа…
№8 «Жажда»
«Я видел и плуг, и подводу.
И рос я в утробе избы;
и пил я с рождения воду,
не знавшую ржавой трубы.
И помню я с прошлого века,
и буду я помнить всегда,
что, как материнское млеко,
живою была та вода.
Недаром, душа моя рвётся
туда, где бессменно,весь год,
живёт журавель у колодца
и воду ведром раздаёт,
откуда, как многих, однажды
забрал меня город — тиран.
И стал утолителем жажды
моей сантехнический кран…
Давно, в горожанской обнове,
живу я в районе общаг
и жижу на хлорной основе
сквозь зубы цежу натощак,
цежу… на лицо ею брызжу…
О нет! я не дам до конца
размыть подозрительной жиже
здоровый румянец лица.
Расстанусь я с жизнью торопкой:
я завтра же в путь соберусь,
вернусь зарастающей тропкой
назад — в чистоводную Русь.
И мне не припомнят ухода
колодцы, ручьи, родники,
живую хранящие воду,
в верховьях великой реки!»
Браво, Автор! Разумеется, в том случае, если то, что Вы написали – пародия.
Если же я ошибаюсь, что со мной случается частенько, и Вы всю эту «развесистую клюкву» написали всерьез – примите, на память, мои вариации на Вашу тему.
ЖАЖДА
Я видел и плуг, и подводу
В утробе мамани-избы,
Козу неизвестной породы,
Гусей и несушек рябых,
Я видел лопату и вилы,
Во двор по нужде выходил,
Там псы деревенские выли…
Каким же счастливым я был!
Я рос неразрывно с народом.
Капусту я ел и щавель.
Не знавшую ржавчины воду
Давал мне, ведром, журавЕль,
Коза отдавала мне млеко,
А яйки давали куря.
В утробе я стал Человеком…
И вылез… Наверное зря.
Ведь сразу – жестоко и грубо –
Забрал меня город-тиран,
В мои пересохшие губы
Воткнул сантехнический кран,
И я – в горожанской обнове –
Постылую ем колбасу,
И жижу на хлорной основе
Из этого крана сосу.
Но завтра же, утречком ранним,
Моя чистоводная Русь,
Сбегу я, к хренам, от тирана!
Обратно в утробу вернусь.
№16 «Вернусь!..»
Нахлынут чувства будто дождь.
Их даже солнцем не излечишь…
Мне верить хочется: ты ждёшь,
Как я, желанной этой встречи…
Вернусь! Конечно же, вернусь,
Не блудной дочерью, надеюсь,
В твои места, родная Русь,
Где живы сказки Берендея…
Там, за условною чертой,
Меня узнаешь, полагаю,
В простой одежде городской
И без панёвы с пулагаем…
А мне бы, только не спеша,
Припасть к тебе и любоваться,
Эмоций душу не лишать,
Восторгов тихих и — оваций…
Венок из трав и нитку бус
Ещё не выспевшей рябины,
Надеть и ощутить искус
И чувство прелести , глубинно,
От единения со всем..
В слиянье временных пределов,
Как в детстве бегать по росе
Забытой, чтобы сердце пело…
Так умиляться ,так глазеть
На всё, что щедро встреча дарит,
Помочь шмелю и стрекозе,
Как всей иной и Божьей твари…
В дырявой лодке за веслом,
Когда потоком гонит к яру,
К причалу выгрести, назло
Грозе и громовым ударам…
И путь свой сызнова начать,
Набравшись силы и покоя,
Печали утопив печать
В озёрах светлых за Окою…»
Вот тут передо мной стоит довольно сложная задача. Ну, разумеется, автор узнаваем. И по «почерку», и по переизбытку эмоций и восторгов в стихах (по поводу оваций – воздержусь), и по твердой убежденности в своей правоте – убежденности, вызывающей лично у меня только восхищение. Это я по поводу комментариев к комментариям, в которых было высказано – в форме вопросов – очень много дельного. И если бы я продолжил эту серию вопросов – их набралось бы в два, а то и в три раза больше, потому что буквально к каждому четверостишию у меня есть стилистические претензии. Но… делать этого я не стану: боюсь получить гневную отповедь, а полемизировать, что-то доказывая, совершенно не хочется. Так это – озвучу парочку моментов в самом начале стихотворения, чтобы не быть голословным.
Если «родная Русь» должна Вас УЗНАТЬ, несмотря на то, что Вы в «одежде городской, и без паневы с пулагаем», значит, до того, как Вы покинули ее, она должна была обязательно вас в этой самой паневе с пулагаем увидеть. Именно Вас, а не Вашу бабушку в 1915 году. Панева, насколько я помню, это юбка, которую носили только замужние женщины. Не зря же ее называли «бабья кабала». Впрочем, я, конечно, могу допустить, что Вы в этом Берендеевом царстве сначала вышли замуж, надели паневу, и только после этого уехали в город. Но мне любопытно, к каким именно «местам» на теле «родной Руси», ждущей Вас с распростертыми объятиями, мечтаете Вы «неспешно» припасть (не понимаю, как можно припасть неспешно), любопытно, потому что полагаю (без всякого пулагая), что «родная Русь» – она не только в Берендеевом царстве, но и вокруг нас. Что до пулагая, раз уж я к нему прицепился, – сейчас я живу в Сарове, на границе Нижегородской области и Мордовии – в Мордовском заповеднике, где наш Федеральный Ядерный центр был спрятан, в свое время, от любопытных глаз. И представительницы местных народностей мокша и эрьзя надевают эти самые пулагаи по праздникам, потому что это, действительно поясное мордовское украшение. Но, уверяю Вас: ни о каких берендеях, ни о каком Берендеевом царстве они не имеют ни малейшего представления.
Ну, и, конечно, мне очень бы хотелось узнать: где же, все-таки, за Окою еще сохранилось (в наши-то времена дикого капитализма) сказочное Берендеево царство, в котором до сих пор не конопатят и не смолят лодки? Поют, наверное, все время да пляшут. Как у Островского.
Короче говоря, я склонен согласиться с прозвучавшим в одном из комментариев определением – ЛУБОК. Видимо я тоже… бесчувственный. Впрочем, лубок, как жанр, тоже имеет право на существование. Почистить бы.
№20 «Настроение»
«Хочется снова вернуться:
К сладкому чаю из блюдца,
Кошке на солнце ленивой,
Птице, парящей над нивой,
Августу, полному звезд,
Спинам парней в сенокос -
цвета латуни и меди,
Только они на том свете.
Кто ухитрился не спиться,
Строят дома за границей.
Да, и скажите, привычка -
Чтоб в туалете водичка,
Чистые ногти и ноги,
С новым асфальтом дороги…
Только без крика и шума,
Визга клаксон возле ЦУМа,
Вечно висящего смога,
Новых учений про Бога…
Вот настроенье – хоть вой:
Город еще не родной,
Хутор уже не родной…»
Еще одно стихотворение, в котором автор (или ее лирическая героиня) оказалась между двух стульев, но совсем по-другому – между городом и деревней, что гораздо более серьезно, поскольку ни там, ни там она не чувствует себя своей. Самая первая строчка –«Хочется снова вернуться…» – дает все основания предположить, что попытки возвращения и новые отъезды случались уже неоднократно. Очень точные и горькие последние строчки, чего, к сожалению, нельзя сказать обо всем стихотворении. Не стану уточнять – в комментариях уже сказано довольно много и, в основном, верно. Так что, у автора есть материал для размышления. Что до моего восприятия – судя по неспившимся парням, уехавшим строить дома за границей, речь в стихотворении о Молдавии. Любопытно: автор, когда пишет, думает по-русски или по-молдавски? Если по-молдавски – тогда становятся понятными стилистические корявости, отмеченные Евгением. Я полагаю, стихотворение нужно дорабатывать, «переведя» его на более чистый русский язык.
№5 «Дорожная»
«Ой да ночка вороная рукодельница!
Закружила сонный лес зимней мельницей,
Затянула пеленой и сбивается гнедой,
Только крепкое словцо лихо стелется!
Мечет матушка метель седовьялица,
Рвёт ретивые снега и ругается,
Пляшет в шали кружевной, да землице ледяной
Шьёт из белых лоскутов одеялице.
Эх не жалует мороз лютый батюшка,
Да считает на шинели заплатушки,
Но дорогою ночной греет думами о той,
Чья лучинка всё не гаснет в тёплой хатушке.
Ой да ночка вороная рукодельница!
Закружила сонный лес зимней мельницей,
Затянула пеленой и не спится молодой,
Что глядит в своё оконце, будто пленница.»
Стилизация? Ну, разумеется, стилизация. На мой взгляд, вполне себе приличная стилизация под русскую народную песню. К этому приличному тексту добавить бы приличную оригинальную музыку, написанную не менее приличным композитором-народником, ну, к примеру, Александром Костюком – и тогда ее вполне могла бы спеть очень даже приличная псевдонародная певица Надежда Кадышева, вместе со своим псевдорусским «Золотым кольцом». Но оригинальная мелодия нужна обязательно, потому что, не знаю, как у других, а у меня, например, при чтении этого текста, настырно и неотвязно звучит «Молодежная» Дунаевского на слова Лебедева-Кумача. Та, что из фильма «Волга-Волга». Помните?
«Вьется дымка золотая придорожная…
Ой ты, радость молодая, невозможная!
Точно небо, высока ты, точно море, широка ты,
Необъятная дорога молодежная!..»
Правда, у Дунаевского с Лебедевым-Кумачом там есть еще и припев, но, в данном случае, я слышу его просто как оркестровый проигрыш.
Что до «седовьялиц» – само по себе, слово это, как таковое, меня совершенно не смущает – оно может быть как диалектизмом, так и авторским неологизмом, на что автор имеет полное право. В русском языке есть слово «вьялица», имеющее множество синонимов, таких, как «метелица», «завируха», «вьюга» и т.д. Поэтому, при желании, можно представить себе большую матушку-метель, швыряющуюся маленькими седыми метелицами. Смущает другое: слово «вьялица» женского рода, поэтому в винительном падеже множественного числа должно оканчиваться на «ЦЫ». Нет, конечно, если это незнакомое мне слово рода среднего – тогда да, тогда – конечно, по аналогии с «одеяльцем» или «коленцем». Но мне как-то трудно представить себе, что «седовьялица» – оно (седовьялицЕ или седовьялицО)
Ну, а по поводу «матушек», «батюшек», «заплатушек» и прочих «ладушек» – я уже писал на каком-то из конкурсов: «Чтобы рифмовать «матушка – заплатушка», не нужно иметь ума палатушку».
Плавненько перехожу от этой песни к трем другим. Комментарии будут очень краткими.
№14 «В небо синее»
«В ледяном тумане исчезает пламя,
В ледяном тумане тонет человек.
Знаю, ты вернешься, птицей обернешься.
Будем рядом, милый, мы с тобой навек.
Выйду на крылечко. Где ж мое сердечко?
Выйду на крылечко. Рядом никого…
Знаю, ты далёко. Очень одиноко
Без тебя, любимый. Ой как нелегко…
Мало дней ли много – улети тревога.
Мало дней ли много – не твоя вина.
Знаю, с неба синего смотришь ты, красивый,
На меня, несчастную. Навсегда одна.»
То, что песня – читается сразу. Жалостная такая… песня. Про тр-р-рагическую любовь. Если есть мелодия – вполне можно петь после третьей. Ругать не буду, но и хвалить – тоже. Ничего нового для себя я в ней не услышал.
№3 «Чертополохи (песня)»
«История стремится к равновесию.
Зачем? Как будто нам и так неплохо!
Неторная тропа – сплошное месиво,
Плакун-трава свет Божий занавесила,
Задворки поросли чертополохом.
Не выйти, не пройти – с травой не справиться,
Дороги не ведут из околотка!
За тридевять земель моя красавица
Часами в ожидании пытается
Занять себя художественной штопкой.
Держусь, как за подмокшую соломинку,
За возвращенье в домик тот кирпичный:
Азалия в цвету на подоконнике,
На тумбочке фарфоровые слоники…
Как много значат старые привычки!
На бездорожье оправданья веские:
Распутица с утра и дебри ночью.
А в доме за льняными занавесками
Отнюдь не добродетелями женскими
Подол счастливой жизни оторочен.
История закончилась невесело.
Услышал я от местных пустобрёхов:
С другим моя зазноба заневестила!
Он поспешал к ней городами, весями,
Пока я душу рвал с чертополохом…»
А вот эта песня (так, во всяком случае, она позиционирована автором) мне понравилась Неоднозначная она. И за иронией, самоиронией, даже некоторым ерничеством вполне можно прочитать (если не вдаваться в ботанические подробности) и второй план – социальный: что важнее – общественное или личное? – и, при желании, даже третий – философский. Ну, а по поводу финальной строки и возможных вариантов ее исправления – могу, в шутку, предложить еще один вариант – самый, я бы сказал, радикальный:
«…Он поспешал к ней городами, весями,
А я – дурак – полол чертополохи».
PS. Отечу, что авторская чистка и правка пошла стихотворению на пользу.
«RETURN BLUES»
Лет 10 назад мне довелось ставить спектакль, музыкальное оформление которого было построено на блюзах, написанных композитором и саксофонистом Владимиром Раздобурдиным на стихи Ленгстона Хьюза в переводах Льва Гинзбурга. Эта работа – дань памяти замечательному негритянскому джазовому поэту – и не стихи, и не песня, и даже не блюз, хотя текст можно уложить и в шеститактовую и в восьмитактовую блюзовую форму. Это просто джазовая тема, в которой есть много личного.
Ну, и, пожалуй, сегодня я успею прокомментировать еще парочку стихотворений про «дела семейные». Так же кратко.
№15 «Я вернулся к жене»
«Было дело – сходил налево:
Показалось, что – королева!
Оказалась дурного нрава,
И вдобавок детей орава,
А готовит – вообще отрава!
Возвращаюсь к жене. Направо.»
Вместо комментария:
Я ушел от жены – налево.
Я вернулся к жене – направо.
И не надо пыхтеть от гнева!
Я – мужик! Я имею право!
Это хорошо, что лирический герой не забыл, где у него «право», а где «лево».
№21 «Сновидческое»
«Ты сегодня мне приснилась
в лепестках весенних бликов -
невесомая, струилась
отголоском птичьих криков.
Но уже горчили звуки,
искривлявшие пространство,
обещая холод скуки,
бытовуху, постоянство…
До чего же трудно было
С давней сказкою прощаться!
И к другой — дневной, постылой -
возвращаться…»
Неожиданный ход в раскрытии темы. Что сразу же привлекает. Что мешает – отсутствие НЕОЖИДАННОГО финала. Мало того, что финал ожидаем с самого начала, он еще и подготовлен заранее, причем, весьма подробно, вторым катреном. Тут уже, я бы сказал, проблемы композиции в драматургии. А сам драматургический ход хорош.
Ну, на сегодня всё. Остальное постараюсь завтра.
* * *
Последние комментарии к оставшимся стихам. Постараюсь, как можно более кратко. Тем более, и рассусоливать, вообще-то, нет необходимости.
№1 «Домой»
«Дорога льется сквозь меня
Под мерный рокот голубиный…
Нужна, заброшена, любима,
Привычна в сутолоке дня,
Усталый взгляд, негладкий лоб,
Не умолкающие звезды,
Зеленоватый мягкий воздух,
С перрона выпитый взахлеб.
От суеты до суеты
(Других не нужно и не встречу).
В один поток сольются речи,
Сойдутся дымные мосты.
Попутчик пресный как вода
И как вода необходимый…
Улыбчива и нелюдима,
Благословляю поезда –
Прохладный след просохших слез,
Волнистый свет небесных конниц.
В висках анапесты бессонниц
И амфибрахии колес.»
Стихотворение-состояние. Своего рода, образно-ассоциативный ряд, дающий читателю (мне, во всяком случае, точно) богатейший материал для ассоциаций собственных, а также – для «послемыслия».
№2 «Трамвай в прошлое»
«Я поселился здесь вторично,
из суеверия.
Обоев цвет, как дуб коричнев,
и пенье двери.»
Борис Пастернак
В трамвайных окнах проплывал
размеренно и отстранено
осенний город — парк, вокзал,
прохожие, дома, вороны
и параллели перспектив,
театр, афиши на фасаде,
и бронза лошадиных грив,
бульвары, строгие ограды…
Кирпичный дом. Я в доме этом
над гулкой глубиной двора,
когда то, молодым поэтом
под крышей жил. И по утрам,
ключ от мансарды помещая
в укромность пыли за карниз,
как в подземелье, долго вниз
спускался, выходя к трамваю.
Пересекая полотно
холодных параллельных линий,
я замечал её окно,
цветы и полки книг за ними.
И увлекаемый туда,
где осень властвует всецело,
в аллеях, парках и садах
блуждал покуда не темнело.
Круг, время, память. Циферблат
таким устроен не случайно.
Опять передо мною дальний
район. Как тридцать лет назад —
ее окно, подъезд, ступени,
давно забытые стихи…
Как нам становятся близки
года, по мере удаленья.
Замечательные, афористичные строки:
«…Как нам становятся близки
года, по мере удаленья».
Как это знакомо! И город – совершенно уверен – это мой родной город. Непроизвольно пытаюсь представить себе реальный трамвайный маршрут, определить номер трамвая – сегодняшнего и тридцатилетней давности, прекрасно понимая, что не смогу этого сделать: меняется и город, и трамвайные маршруты, исчезают трамвайные пути и появляются в совершенно других местах, а я так редко приезжаю туда, и так ненадолго… Меняется всё, но память избирательна, и в ней остается то, что невозможно изменить – остается главное. Говорят, жизнь, как и время, движется по спирали. Но, может, все же, она движется по кругу или, хотя бы, по ленте Мебиуса – и тогда, в конце концов, мы вернемся к тому, от чего когда-то ушли.
№4 «Возвращение»
Отправься в путешествие. Забудь
как выглядит нутро родного дома.
Доверься электричкам, стань ведомым
случайностью. Скорей отправься в путь.
Отправься в неизвестность, несмотря
на близких, на дожди, и расставаясь,
сливайся с временем и местом, зарастая
щетиной пожилого сентября.
Отправься в путь, и всей тоской насев
на двухколесный свой, крути педали,
не ради пресловутой светлой дали,
но ради удаления от всех.
Отправься в путь. И пусть нельзя сухим
остаться при дожде, при ветках хлестких,
но просто продолжай: считай полоски
разметки, про себя читай стихи
Ночуй в заброшенных домах. Костра
не разводи, ешь суп воспоминаний:
мешай сильнее лица с именами,
добавь щепотку боли, чтоб остра,
была похлебка, и в пути ни с кем
не заводи случайного знакомства.
От всей планеты запахнись, закройся –
никто не должен быть в твоей тоске.
Никто не должен быть в твоей тоске.
От всей планеты запахнись, закройся –
не заводи случайного знакомства.
Не в говори в пути ни с кем. Ни с кем.
Не заводи с людьми семьи, родства,
к чему все это – неизбежны зимы.
Пусть вкус твоей вертящийся резины
запомнит только мокрая листва.
Стань частью пейзажа. Стань рекой
такой же темной. Также отрешенно
смотря на мир из арки капюшона
моста, цени не берега – покой.
Цени покой, а также апогей
вокруг тебя царящего распада
не надо громких выкриков: «Не надо!» –
такому миру хватит просто «Эй».
Когда же долго проживешь в пути,
пойми, что не дорожными столбами,
но всплывшими в уме губами, лбами
на карте был отмечен твой пунктир.
Заплакав по своей семье во сне
не от утраты, но теперь уже счастья
решись на возвращенье. Возвращайся
сквозь самый первый мокрый снег.
Длинное, монотонное, как кручение педалей велосипеда, изобилующее противоречиями и повторами стихотворение. Но, как это ни странно, именно этот монотон и затягивает, заставляя, время от времени, возвращаться, чтобы перечитать ту или иную строку еще раз. При этом, складывается впечатление, что автор (или его лирический герой), уговоривает самого себя, давая самому себе эти противоречивые рекомендации. Потому что, если он обращается ко мне – читателю, то с какого, спрашивается, переляку я должен бросать все и, очертя голову, «доверяться электричкам»? И что это, вообще значит – «довериться электричкам»? – втащить в одну из них свой велосипед, ехать в тамбуре, Бог знает, куда, а потом сесть на этот свой велосипед и бесцельно двигаться на нем в неизвестном направлении, пытаясь слиться с природой? Или сразу же гнать свой велосипед вдогонку за какой-нибудь электричкой вдоль железнодорожного полотна? А может, это и не важно – на электричке, на велосипеде или, вообще пешком, лишь бы уйти? Впрочем, и автор-то, похоже, не очень хорошо понимает, а на фига ему все это нужно, поскольку причина такого его асоциального поведения в стихах так и не прозвучала. И даже слово «тоска» промелькнувшее несколько раз в стихотворении, ничего мне, ровным счетом, не объяснило, потому что непонятно, причина это или следствие. Короче говоря – «Я буду долго гнать велосипед, в глухих лесах его остановлю…». Правда, оговорюсь: про «девушку и букет» тут ничего не сказано.
№9 «Домой вернётся один из трёх»
«Розенстерн и Гильденкранц
(или как их там взаправду)
могут разложить пасьянс,
заложить сестру и брата.
Чайки реют за кормой,
волны злобно мечут пену,
а дальнейший путь домой
станет платой за измену.
Но, увы, один из трёх
на родную ступит почву.
Вот что значит лишний трёп
и проверенная почта!
Что ж ты смотришь, милый принц,
так недобро исподлобья –
не тебе за главный приз
будет свежее надгробье.
Принц, пройдохи не пройдут,
принц, иуды не воскреснут,
да и как их там зовут –
нам совсем не интересно.»
Это стихотворение привлекло мое внимание и получило от меня, как человека Театра, парочку баллов исключительно по причине обращения автора к нерасшифрованной до сих пор «гамлетовской теме». Правда, автор ничего нового, к сожалению, в нее не внес, с первых же строчек обрушившись на двух шекспировских персонажей с такими труднопроизносимыми фамилиями. Дескать, и вообще – какая разница, как их там звали. Не стоят, мол, они того, чтобы даже помнить их имена. Тенденция-с.
На съемках Козинцевым фильма «Гамлет», к примеру, все, начиная с самого Мастера, его окружения, техперсонала, и заканчивая самими исполнителями этих ролей – замечательными артистами Вадимом Медведевым и Игорем Дмитриевым – называли их не иначе, как Розенсранц и Гильденсранц.
Но вот ведь какая штука: у Шекспира нигде, ни в одной строчке не сказано, что Розенкранц и Гильденстерн – предатели. Это просто привычная, традиционная интерпретация пьесы, озвученная большинством критиков и реализованная большинством режиссеров, которым, чтобы обелить Гамлета-убийцу, необходимо предательство, как оправдывающий мотив. Но ведь, на самом-то деле, ни тот, ни другой об истинных намерениях Клавдия не знают, ровным счетом, ничего, и, как добрые друзья принца, который, по мнению общества, вот-вот чокнется окончательно, совершенно искренне хотят ему помочь. Это подозрительный Гамлет, как устрица, закрыл створки, не допуская к своей тайне никого. Ну, почему, спрашивается, они – добропорядочные граждане – должны сомневаться в словах короля, который искренне, как им кажется, печется о здоровье своего племянника, приемного сына и наследника? А тем более – быть с ним в сговоре. И содержание запечатанного письма Клавдия к своему английскому коллеге им, разумеется, неизвестно. Да и никакого "лишнего трепа" не было. Домыслы авторские. Это Гамлет прелюстрирует почту. Это Гамлет вместо своего имени вписывает в него их имена и вновь запечатывает письмо "случайно оказавшейся в кармане" малой печатью, хладнокровно отправляя бывших друзей на смерть. В этом еще одна трагическая ошибка принца. Кто-то, не помню кто, сказал: "Человек, убивший однажды, зашагает дальше по трупам". Вот и мыслитель-Гамлет, убив случайно Полония, зашагал по трупам к собственному концу.
Впрочем, я опять сел на своего «театрального конька». Пора, пожалуй, и умолкнуть.
№11 «Родное»
Воспоминания – как всплески
От вёсел лодки на реке.
Заштатный городок Алексин…
Знакомый с детства путь к Оке…
Знакомый запах, пыльный воздух,
Пустырь репейником зарос.
Поступков детских несерьёзность
Припоминается всерьёз.
Есть в человеческой природе,
Необъясняемый порой,
Порыв внезапный для ухода
На поиск точки отправной,
Где есть на камне у дороги
Твоя царапина – твой след,
Где быть охота босоногим
Спустя полсотни с гаком лет.
Свисают ветви над оградой
Даря прохладу в летний зной.
Старинный дом, где жил мой прадед,
Ещё жилой, ещё живой…
Волнуюсь до биенья пульса
Не подчинённого уму.
Алексин, здравствуй!
Я вернулся
К тебе, к истоку своему.
Лучшее, с моей точки зрения, стихотворение конкурса, в котором нет ничего лишнего, случайного, и каждое слово находится на своем месте. Вот ведь – та же Ока, то же весло, как и в прокомментированном мною в прошлом выпуске стихотворении, но насколько же здесь все сдержаннее, раздумчивее, несмотря на волнение «до биенья пульса не подчинённого уму», насколько содержательнее...
Очень понравились строчки:
«…Поступков детских несерьёзность
Припоминается всерьёз».
Спасибо, Автор!
№17 «Пройдена точка возврата»
«Я, скорее всего, не вернусь
В те места, где уютно и свято –
Мною пройдена точка возврата.
Сожаленье и светлая грусть…
Не вернусь… За ошибки – расплата,
Неотвязное чувство вины –
Задолжал… Рад, что мне не должны
Те, кто жизнью подарен когда-то.
Я стараюсь платить по долгам,
Тороплюсь, но дела мои плохи –
Должен многим, а выплаты – крохи…
Вспять дорога трудна и долга.
Подрастрачены силы и средства,
Да и норов, что делать, не тот…
Но надеюсь, что мне повезёт
Возвратиться в далёкое Детство».
Как я уже отметил в первом выпуске обзора, это единственное стихотворение, в котором речь идет о возвращении «долгов», которых ох, как много накапливаем мы за длинную-длинную жизнь. И это замечательно. И автор здесь, как и в ряде других случаев, узнаваем, что замечательно тоже – значит, у автора есть свой, отличный от других «почерк». Заостряю на этом внимание, потому что, зная авторскую дотошность, уверен: за то время, что стихи провисели на конкурсной странице, он уже и сам обнаружил в тексте моменты, нуждающиеся в доработке, и непременно постарается эти недостатки исправить. Просто не было, наверное, у автора времени, и стихи не успели «отлежаться», прежде чем были отправлены на конкурс.
№18 «Ремонт «крыши»
«Весел восток, солнце на святцах –
Вижу и восприемлю.
Утро обходит с востока нас, братцы,
Гулко ступая на Землю.
И у меня, как у Ваньки в Париже,
Зреет в душе подозренье,
Что я могу ремонтировать крыши
С помощью лишь вдохновенья.
Пусть у ремонтника грубые чувства,
Но жизнь, ровняя по краю –
Он целый день на вершине искусства,
Как я подозреваю.
В нем прорастет, притяженью не внемля,
Новых дерзаний завязь.
Трудно спускаться обратно на Землю, –
Трудно, но я возвращаюсь.
И возвращаюсь, как принижаюсь, –
Как уменьшаюсь в размере,
Даже свободно теперь помещаюсь
В теле.
Осень багряная ходит за дверью,
В солнечной паутине.
Стоит ли плакаться ей про потерю,
В мире с приставкой «мини»?
Знаю, никто меня здесь не встретит
И не заметит ухода,
Словно бы я, заблудившись в лете,
Вышел с черного хода.
Вновь на окне распускается кактус,
На острие момента.
Я возвращаюсь в прежний свой статус –
Грубого интеллигента.
Отблеск заката ложится на святцы,
Словно платок на плечи.
Утро обходит с востока нас, братцы,
И превращается в Вечер.»
Не буду долго распространяться. Скажу просто: мне было интересно следить за движением иронической мысли автора.
Ну, вот, пожалуй, и всё. Всего вам доброго, уважаемые Дамы и Господа.
© Владимир Безладнов, 2011 г. Саров.
