Исчезающие цивилизации. Деревня
Хотите поговорить об исчезающей цивилизации-о деревне? Идеалисты и балалаечники вытаращат глаза, а зря. Деревня сейчас - совершенный анахронизм. Кто хочет спорить, почитайте в Сети список исчезнувших деревень в вашей области за последние 20 лет. Конец спора.
Но мы здесь не про это.
Татьяна Кадникова представила новый поэтический цикл "На планете Деревня". Хотим показать его читателям "Артперсоны". Вместе с предисловием. Данные материалы подготовлены для журнала "Сура". Но мы - первые ( к этому надо привыкнуть, друзья).
Олег Жданов
Столкновение планет: новый цикл Татьяны Кадниковой "На планете Деревня".
Татьяна Кадникова - известный поэт и прозаик, отмеченный публикациями в США, России, Израиле, Украине, Германии, лауреат ряда международных конкурсов, представила вниманию читателей цикл стихотворений "На планете " Деревня".
Цикл кажется нам крайне интересным - здесь мы можем наблюдать демонстрацию лучших технических приёмов, наработанных Татьяной за её долгую и успешную жизнь в литературе, волнующую постановку вопросов и оригинальное освоение темы. Надо сразу оговориться, что мы не услышим обязательную в наше время трактовку социально-экономического положения деревни. Татьяна Кадникова никогда не позволяла себе однодневок и блоговой стилистики. Не будет явной или скрытой попытки навязать свое видение-уровень воспитанности автора и его профессионализм не позволяют вероломного вмешательства и интервенции сознания читателя. Свойство поэзии Татьяны Кадниковой - воздушность и при этом глубокое проникновение в тему - здесь достигает своего апогея: мы увидим знакомые всем нам черты русской деревни в преломлении сказочном, мифическом, космическом даже. Татьяна вообще не любит работать грубыми инструментами внутри головы читателя, ее поле деятельности - это образы, символы. Читателю предлагается совершить некий "квантовый скачок" сознания, для понимания настоящего искусства обязательно нужен базовый уровень и постоянный личностный рост. Пожалуй, данный цикл представляет собой прекрасную возможность для личностного духовного и эстетического развития.
Каковы же основные особенности цикла?
Прежде всего, стоит отметить, что традиционная для лирического жанра автопсихологичность уходит на второй план. Безусловно, автор неоднократно употребляет всеми нами любимое местоимение, но это лишь приём, который работает на основную задачу: поставить в центр исследуемый предмет -деревню с её жителями и ускользающей красотой - сельским бытом. Татьяна Кадникова-опытный мастер, с данной задачей справляется, по-моему, успешно.
Интересна позиция Татьяны : традиционно при изображении деревни авторы позиционировали себя либо как дачники, всецело отдаваясь лирическому порыву, либо эксплуатировали находки "деревенских поэтов" - группы, возникшей ещё в прошлом веке. Замечателен тот факт, что Татьяна и в этом вопросе преодолевает стандарты, и мы можем рассматривать её цикл как разностороннее глубинное мифологизированное исследование деревенского космоса. При этом, автор сумел ещё сильнее развить лирическое начало, которое было притягательно для читателя Татьяны всегда.
Лирическая героиня
Татьяне удалось слиться с изображаемым бытием, все изобразительные средства подчинить идее творческого осмысления деревенского космоса. Очень хорошо иллюстрирует нашу мысль стихотворение "Лодка", которое можно назвать жемчужиной деревенского цикла, несмотря на его соотнесённость с жанром городского романса:
Я – затопленная…
Я – двухвесельная,
А от берега – ни на шаг.
Я просила: «Придите с ведрами,
Ряску вычерпайте, лягушат».
Я просила старух и мальчиков...
И финальная строфа, где жизнь совершенно останавливается, а кадр получается закрытым и просится в рамку:
И с тех пор я дремлю у мостика,
Где старухи трясут белье.
И красивая, двухвесельная
Водомерка во мне плывет.
О чём стихотворение? О деревне, разумеется. За образом старой и заброшенной лодки, которую даже к причалу не привязывают из-за её ненужности, можно чётко прочитать образ современной деревни. При этом, восприятие лирической героини как авторского alter ego в поэзии никто не отменял. Лирическая героиня, а с ней и автор, безусловно отождествляют себя с русской деревней как исчезающей цивилизацией(и мы вспоминаем подобную параллель в прекрасной повести Бунина "Деревня"-именно так: выдающиеся русские писатели и поэты не мыслят себя вне деревенского контекста, где под деревней подразумевается мощная духовная корневая система, поднявшая от земли высокий и красивый ствол народности, русского этноса).
В данном стихотворении деревня предстаёт в виде подгнившей лодки, которая просит помощи у людей "вычерпать ряску и лягушат", на что получает ответ "справишься". И лодка(деревня) обречённо и самоуглублённо наблюдает, как по её заброшенному простору "водомерка плывёт"- символ вымирания, успокоения, возвращения в первозданное природное состояние. Пожалуй, здесь автор выступает в некотором смысле в роли футуролога, провидчески взирая на будущее русской деревни. Судьба рисуется такая: деревня уйдёт обратно, в дикую природу. То есть процесс социализации обратится вспять...
Рассмотрим другое стихотворение, где попробуем исследовать "я" лирической героини.
Я — в городе. Тетя — в деревне
Плетется на костылях…
Сто верст — а мы связаны крепко.
Сто верст — а подмышки болят.
И т.д.
Здесь у городской героини наблюдается такое метафизическое единение с деревенской родственницей, что случаются даже фантомные боли. Если мы условимся, что тётушка олицетворяет собой деревню, а героиня-город, то нам откроется ещё один глубинный смысл роскошного текста: город сегодня болеет потому, что нездоровы его духовные корни - русская деревня. Следует обратить внимание, как Татьяна Кадникова тонко размещает смысловые пласты и в какой увлекательной форме их преподносит -мистика, эзотерика, совершенный полтергейст вместо прямолинейных лозунгов. Именно наличие глубинных смысловых пластов отличает тексты истиного поэта!
Что мы можем узнать о тётушке-деревне из данного текста? "Плетётся на костылях", "Трудно дойти до колодца", печёт блинцы, спасает бродячих филек, с трудом добирается до печки...Как мы можем наблюдать, никакого роста, экспансии деревня не проявляет. Она спасает таких же беспомощных животных, поддерживает в себе жизнь и совершает обряды, взывающие к возрождению (в обрядовости славян блин- это символ солнца и возрождения). Героиня-город, следуя тексту: связана крепко с деревней, "подмышки болят" от костылей, на которых ковыляет деревня, утром включает кран с водой, при этом генетическая память подсовывает звуки ударяющегося о воду в колодце раскрутившегося ведра(вообще, образ очень мощный, вырастающий до уровня гиперсимвола : раскручивающаяся цепь времени и ведро, бьющееся о воду в колодце(память предков), город также спасает бродячих филек и соблюдает обрядовость, "может всё", у города есть "крутящееся кресло"(тоже гиперсимвол удобной жизни и вынужденной способности лавировать и флюгерничать). В конце текста выясняется, чего нет у города: нет "тепла"-речь, разумеется, о деревенской энергетике, духовном тепле. Город осознаёт этот недостаток в себе и боится потерять подпитку.
Оба рассмотренных нами текста дают яркое представление об умении автора переплетать личное с историческим, поднимаясь до мифотворчества.
Мифотворчество
В данном цикле Татьяна Кадникова рисует обыкновенную деревню, но именно в творческом методе Татьяны заложена возможность прорыва сквозь традиционные художественные схемы. Автор сумел оторваться от изображения умирающего сельского быта на плоскости, вырастив прекрасный миф, и из своего авторского космоса изображать космос деревенский. Совсем неслучайно мы встречаем в тексте имя Атлантиды - давно существовавшей цивилизации, исчезнувшей и сохранившейся только в мифах.
А я городским прилунившимся богом
Под зонтиком ярким к завалинке вышла.
Но дар мой бессилен... Картошка сгнивает.
Мешки и лопаты в сарае — для вида.
А бабушку разве утешишь словами,
Когда огородец ее — атлантида?
Обратите внимание, героиня здесь вполне инопланетянка-"прилунившаяся богиня".
Какие особенности имеет планета "Деревня"? Что её отличает от других систем? Прежде всего, здесь очень близко Бог. Он не какой-то отвлечённый и великий, он вполне видимый, гармонично вписан в быт:
Каждый посчитан, в своем гнезде...
...Ночью проверив: спят ли? —
Бог со звездою на бороде
Свесил над миром пятки.
А кем вписан бог? Кто выше бога? Автор. При всей личной скромности, художник в творчестве Татьяны Кадниковой возведён в ранг высших существ. Он, по свободе своей, даже выше Творца: художник имеет право не творить, при этом его творческий потенциал не будет слабее творческого потенциала Творца.
Вообще, чёткое ощущение гармонии - одна из основополагающих особенностей поэзии Татьяны Кадниковой. Уже на гармонию накладывается эстетическая дерзость автора, своеобразная жажда стилистических/методологических открытий и приключений.
Но вернёмся к циклу.
Планета населена людьми, животными и чудесными существами из русских сказок:
Мы дождливое лето ругали
И доверчивых леших пугали,
Что чесали на пнях свои пятки.
Кажется, на этой умирающей планете вообще всё очень живое:
Лопоча, желтокрылые листья
В золотых в облаках исчезали.
Прибегали к нам рыжиков лисы
И волнушек веселые зайцы.
И седою травой окруженный,
Как дитя из-за мамы и папы,
Поднимался на задние лапы
Подосиновик-медвежонок.
Мы замечаем, что с угасанием людской жизни, всё сильнее пробуждается жизнь природы.
Бегут дождевые сороконожки,
И ведра — с избытком— без щучьих велений.
Под пристальным взглядом чернеющих окон
Руками разводят сирени и вишни…
В деревне апокалипсис реален и даже обычен. Пожалуй, сиюминутен.
Бедное небо!
Бледное, бледное небо огромное:
Небо поранилось острою кровлею.
Кровля железная щукой заржавленной
Вдаль уплывает под облачной жалобой,
Глядя чердачными окнами-глазками
В сад, где сирени смыкаются рясками.
Бедное небо! Из тьмы его войлочной
Новорождённое выпало облачко.
В речке закатной, печалью подернутой,
Мы с ним на крыше плывем перевернутой.
Почему-то вспоминается Макондо из "Сто лет одиночества" Маркеса. И ничего странного в этом сравнении нет:все талантливые люди похожи...
Татьяна Кадникова в данном цикле подтверждает одну из новых теорий, согласно которой "современная поэзия в каком-то смысле есть памятник поэзии предыдущей". В цикле есть мистические всходы, корни которых уходят в жанры детского фольклора-считалки и страшилки:
Десять старых старух на планете «деревня» живут.
Здесь мы можем видеть одиннадцать человек(число нечётное, на два не делится, то есть биологическая парность исключена), которые вполне обречены. При этом деревьев - чётное число, как и котов, из чего мы можем сделать вывод, что природе уготована иная судьба, чем людям: деревня возвращается в своё природное состояние, и этот расцвет стал возможен только с исчезновением людей.
Парадоксальный лирик Татьяна Кадникова и в этом цикле показывает нам свою лирическую мощь. Совсем неожиданно сквозь миф прорывается превосходный традиционный стиль, обогащённый парадоксальными и абсурдными элементами авангардной школы:
Блаженство августа вишневого,
И тишь заката в кулаке,
И ничего нет в жизни нового,
Лишь только небо вдалеке,
У горизонта слишком плоское,
Несовершенное, как блин.
Но эту алую полосочку
Мы никогда не повторим.
И снова отмечаем про себя совсем неслучайное употребление древнего славянского символа. Зазывание блинами возрождения, новой судьбы для нашей деревни происходит у автора вполне подсознательно.
Несомненно, новый творческий метод рождён из предыдущего литературного опыта. В некоторых стихах данного цикла мы можем наблюдать очень тесное не соперничество, но сотрудничество реализма и мифологизма(опять же стихотворение "Идешь по деревне и тянешь подошвы..."):
Идёшь по деревне и тянешь подошвы:
Калоши колодок уже тяжелее.
Бегут дождевые сороконожки,
И ведра — с избытком— без щучьих велений.
Далее в тексте взаимовлияние реализма и мифологии всё более усиливается, достигая катарсиса. И в этом еще одна сильная сторона поэта Татьяны Кадниковой: она, как хорошая хозяйка, все несет в дом с мыслью, что и это в хозяйстве сгодится, и у нее различные поэтические школы работают друг на друга и обогащают тексты, возводя словотворчество на уровень поэтического пиршества.
И в самом первом стихотворении цикла мы опять же можем наблюдать полезное взаимовлияние реальности и традиционной русской мифологии. Ещё это стихотворение единственное, где прямым текстом говорится о Родине(в дальнейшем Татьяна Кадникова избегает прямого речения о чувствах героини):
...Мы ругали погоду в Мокшане,
Где картошка давно, как пловчиха...
Мы ругали ее... и дышали
Нашей родиной сладко, до чиха.
Итак, ровно четыре строки о родине, которые создают гораздо более сильное впечатление, чем иные клятвенные томы. Какие действия героев? "Ругали...и дышали". Не просто жили, но "дышали" - как известно, без дыхания человек вовсе не может жить; таким образом, родина здесь является такой же необходимостью, как и воздух. Как дышали? "Сладко, до чиха" - блистательное определение. Совершенно русский характер - если строить, так хоромы, если гулять, то до утра, если дышать, то до чиха - то есть до последнего предела и дальше. Так в современную поэзию, богато оснащённую, пробивается русское самосознание, а вместе с ним, и жажда русского фольклора.
Хочется отметить постоянный творческий рост, который отличает Татьяну Кадникову от многих поэтов. Никогда этот автор не эксплуатирует модную тему, никогда не идёт на поводу у читателя, используя известное высказывание классика, предпочитая не греть, но огреть. В дуэте поэт-читатель именно Татьяна является ведущей, постоянно совершенствуя творческую методологию. На сегодняшний день Татьяна Кадникова - один из самых технически оснащённых авторов, смело берущихся за освоение новых тем. При этом раскрепощенное, но вдумчивое новаторство всегда проверяется внутренней гармонией поэта. Данный цикл обогащает современную поэзию и выводит Татьяну Кадникову в число значимых авторов такого интересного настоящего.
<><><><><><><><><>
Татьяна Кадникова
На планете «деревня»
***
И вчера, уходя за грибами
В золотые тоннели — посадки,
Мы дождливое лето ругали
И доверчивых леших пугали,
Что чесали на пнях свои пятки.
Мы ругали погоду в Мокшане,
Где картошка давно, как пловчиха...
Мы ругали ее... и дышали
Нашей родиной сладко, до чиха.
Лопоча, желтокрылые листья
В золотых в облаках исчезали.
Прибегали к нам рыжиков лисы
И волнушек веселые зайцы.
И седою травой окруженный,
Как дитя из-за мамы и папы,
Поднимался на задние лапы
Подосиновик-медвежонок.
***
Я — в городе. Тетя — в деревне…
Плетется на костылях…
Сто верст — а мы связаны крепко.
Сто верст — а подмышки болят.
Ей трудно дойти до колодца.
Я утром включаю свой кран:
И цепь, раскрутившись, плеснется,
И гром — из пустого ведра.
Мы порознь с ней выпечем блинцы
И филек бродячих спасем.
И горечь ее растворится
Во мне, еще могущей все.
И, сидя в крутящемся кресле,
Я в руки роняю свой лоб…
А тетя, добравшись до печки,
Со мною разделит тепло.
***
Солнце — на небе. Царь — во дворце.
Старуха — в хибаре древней.
Пес — колечком на нашем крыльце.
Малиновки — на деревьях.
Каждый посчитан, в своем гнезде...
...Ночью проверив: спят ли? —
Бог со звездою на бороде
Свесил над миром пятки.
***
Виноградные гроздья листьев
Изнутри наливаются охрой...
Паучишку- эквилибриста
Чудо-ниточка держит плохо.
Он, пожитки связав узлами,
Жить на небе — развесил губы...
А слетит, как на дельтаплане,
На дубовом листке фигурном.
***
Идешь по деревне и тянешь подошвы:
Калоши колодок уже тяжелее.
Бегут дождевые сороконожки,
И ведра — с избытком— без щучьих велений.
Под пристальным взглядом чернеющих окон
Руками разводят сирени и вишни…
А я городским прилунившимся богом
Под зонтиком ярким к завалинке вышла.
Но дар мой бессилен... Картошка сгнивает.
Мешки и лопаты в сарае — для вида.
А бабушку разве утешишь словами,
Когда огородец ее — атлантида?
Бедное небо!
Бледное, бледное небо огромное:
Небо поранилось острою кровлею.
Кровля железная щукой заржавленной
Вдаль уплывает под облачной жалобой,
Глядя чердачными окнами-глазками
В сад, где сирени смыкаются рясками.
Бедное небо! Из тьмы его войлочной
Новорождённое выпало облачко.
В речке закатной, печалью подернутой,
Мы с ним на крыше плывем перевернутой.
***
Десять старых старух на планете «деревня» живут.
Десять старых старух на завалинках вечером зябнут.
Десять старых деревьев у ветхих избушек растут.
Десять старых котов по деревьям сбегают к хозяйкам.
К ночи катит луна по деревне смешной лисапед
На одном колесе, в окнах — десять ее отражений...
десять старых старух охраняет единственный дед.
Но с печи не слезает — стыдится компании женщин.
***
Блаженство августа вишневого,
И тишь заката в кулаке,
И ничего нет в жизни нового,
Лишь только небо вдалеке,
У горизонта слишком плоское,
Несовершенное, как блин.
Но и ту алую полосочку
Мы никогда не повторим.
***
Тишина такая…
Птица в гнезде
Чистит перья — слышно.
Цветы протирают глазки
Салфетками лепестков.
Неслышные шаги по хвое,
Обволакиваясь влагой,
Становятся облаками.
И поднимаются, и плывут…
на уровне сердца.
***
Когда все уснули, и в лес собрались
Во сне, захватив по лукошку,
Тут цыпочки тихо с кровати сошли,
Подкрадывались к окошку.
Попили, отставили ковшик пустой.
Топ-топ по избе, где все спали.
И встали у рамы, где ус золотой
Топорщился по-чапайски.
И здесь, замирая, ловили момент
Небесной сияющей правды…
А звезд осетровых сносило на мель
И втягивало обратно.
И цыпочки вязли в далеких мирах,
На пятки ступая от счастья.
И слышался в космосе дедушкин храп,
Кота-балалайки бренчанье.
***
Наступает зима, рыбы спят, рыбы спят,
Положив свои руки под пухлые щеки.
Только перстни в глубинах тревожно блестят,
Только сны их видны в восходящем потоке.
Я все тише шепчу: рыбы спят, рыбы спят:
Судаки, караси и рыбешки попроще...
Только кресла-качалки под снегом скрипят.
Только тропки до проруби сны их короче.
Мы у кромки замрем… На обрыве, что крут,
Ветлы хлещут подтаявший зимний пейзажик....
Ветер свищет в карманах, а рыбы — поют
В беспросветности сна от нахлынувшей жажды.
***
— Бабушка, бабушка, где твои ложечки,
чайные чашки, стаканы?
— Их разобрали бездомные кошки,
каждой дала я сметаны.
— Бабушка, бабушка, где твои вышивки,
где кружевные подзоры?
— Их разобрали по ниточкам мыши,
чтоб утеплить себе норки.
— Бабушка, бабушка, где твои денежки,
Что зашивала в чулке ты?
— Их подарила на день рождения
Внукам: Денису, Никите и Жене,
Внучкам: Алене и Свете.
— Бабушка, бабушка, где ж твое счастье?
Вон как сгнила половица…
— Жили и хуже мы, деточка, раньше…
Лишним не жалко делиться…
***
Утепляя норку свою к зиме,
Ты готовишься мысленно к посевной…
Это — норма на нашей родной земле,
Где извечное правило: два — в одном.
И когда в тебе умирает бог,
То в остатке — солома, картон и клей.
И соседка скажет: у нас любовь,
Потому-то все пьет он и лупит злей.
Не боись! Аварийна любая изба!
А начальство-то в курсе?! Чего ж молчит!?
Что ни крыша – изжеванная губа,
Из которой бессмертья пучок торчит.
***
Вот так за три моря приехать на берег кисельный
И камень увидеть (когда положил его кран?):
Направо – Самара, налево – иная Рассея…
Где черная трюфелька брошенной церковки сельской
Сливает свой дождь, и овраги давно, как бассейны…
Живет здесь дурак.
Особая нация – крепче лесного орешка,
Живучей бактерий на Марсе и нечисти прочей.
Дурак, как расческой, поля пятерней своей чешет,
На корточках бьется – так, словно заранее грешен,
Лелея укропчик.
И ходит дурак по границе подтекшего неба,
Хохочет: « Я – царь! Налетай, папарацци!».
И бог его дарит, но не разменной монеткой,
Великой Рассеей, – за юмор особый, дурацкий.
Спасение Юрием Макаровым. Эссе Эдуарда Учарова
Из кореньев слов душистых
предложу настой.
Гость зашедший, не ершись ты,
что настой простой.
Не отцеживай травинки,
пей стихи сполна,
их нельзя до половинки –
залпом и до дна!
За несколько дней до назначенного
Апокалипсиса я взялся за стихи Юрия
Макарова и наладил мост через де-
кабрьскую леденящую пропасть в пол-
нозвучье неспешного лета.
Прошагал несколько страничек...
…И так легко
От широты и света,
И день, как дрозд,
В разжатом кулаке.
Ещё чуть-чуть,
И крылья тронет
ветром,
И лишь тепло
Останется в руке.
Зажмурился. Постоял немного.
Ощутил это тепло в руках. И, вооружив-
шись светлыми строчками поэта, по-
шёл отвоёвывать право человечества
на грешную, но удивительную и пре-
красную нашу жизнь.
Первым делом надо замолвить сло-
вечко перед Солнцем. А то оно какое-то
в последнее время безжизненное. Хо-
лода ли тому причиной? Или дела че-
ловеческие?
Всё меньше и меньше его в этом
месяце. Попробуем поддержать Свети-
ло. Лови четверостишие:
Тишина настояна на травах,
на закатном солнце и смоле.
В этих чудодейственных отварах
есть секрет бессмертья на земле.
И тут же выглянуло Солнце. Ощути-
ло свою сопричастность поэзии. Набра-
ло силу и неспешно поплыло по небу. И
что-то вдруг мне пронзительно захоте-
лось вспомнить. Глаз что-то отметил про
себя уже знакомое, уже раз виденное в
этом безоблачном зимнем пейзаже. И
когда, наконец, жёлтый краешек звезды
зацепился за облако, начал маслянисто
расплываться в нём, – я вспомнил, что
точно такую же картину наблюдал из
окна квартиры Диаса Валеева в одну из
последних наших встреч.
И речь тогда как раз и шла о скором
наступлении конца света. Диас Нази-
хович очень волновался по поводу по-
строенного в том году гигантского кол-
лайдера и предрекал разрушительные
для всего человечества последствия
его запуска.
А ведь это именно он, Валеев, от-
крыл для меня поэзию Юрия Макарова,
подарив мне однажды сборник его сти-
хов.
Как причудливо сходятся детали и
события, мысли и обстоятельства на
нашей Земле:
И нет Земле конца и края,
Она вершит свой мирный труд.
А люди, в солнце прорастая,
Себя как тяжести несут.
Солнце протопило облако и, прислу-
шиваясь к музыке стихов, продолжило
свой путь на Запад. И я – постоянно
ощущая в себе тяжесть земного, чело-
веческого – действительно почувство-
вал, как прорастаю в лучи. Мне стало
легко и удивительно светло. Покачива-
ясь боками и воспаряя к облакам, и сам
я стал на миг облаком. Неспешным.
Неосязаемым. Удивлённым:
И неподвижность удивленья,
И лёгкость тихих облаков.
И снова радость обновленья,
И ожидание без слов.
Прекрасно стало в моём доме. Всё
замерло. Предчувствовалось какое-
то великое мгновение со-творчества,
со-вчувствования в мир. Обязательно
должно было что-то произойти. И путь
мой по книге поэта стал более зыбок,
тонок. Слова едва ощущались языком
и душой. Звучавшая музыка станови-
лась сильней. И через страницу – всё
моё сердце, до каждой клеточки, ожило
в замечательных строчках:
Ангел огненный проплыл
мимо нас на паре крыл.
Был красив, суров, кудряв,
весь светился, как заря.
Пролетел, как в дивном сне,
освещая душу мне.
Огрубелый мой язык
онемел в миру и сник.
Народилось в вещей тьме
слово в бронзовом огне.
И эта прекрасная сила, сила неведо-
мой доселе человеческой искренности,
выключила что-то плохое в нашеммире.
Я теперь точно знал: то, что могло слу-
читься – ужасное, непоправимое зло,
– безвозвратно отступило. Оно нейтра-
лизовано волной лирического дыхания
книги. И теперь всё будет по-другому:
чуть чище, чуть лучше, чуть добрее. А
главное – есть надежда. Надежда на
то, что можно бороться со всем плохим.
Можно и нужно бороться за всё дорогое
и любимое, что у нас есть:
…Во всё прекрасное войду –
частицей, долькой, тихой каплей,
и в чью-то чёрную беду
лучом надежды буду вкраплен.
Ведь каждая буковка на Земле – это
всё мы. Облака, солнце, ветер, деревья,
река – мы читаем друг друга испокон
веков. И сочиняем друг друга. Творим
вещи такими, какими мы сами себе
представляем, с такими же духовными
повелениями сердца и смелыми искани-
ями мысли. И если добры мы к читателю
в своём сердце, то и строки получаются
добрыми и хорошими, и миры, создава-
емые нами, легки и целебны.
Всё это мы:
Мы созданы из клеток,
как капли из воды.
Из воздуха и света,
из тлена и грозы,
из солнечного ветра…
Напрягшись всей судьбой,
мы пробиваем камень
вечности самой!
А дописываю я эти строки в канун
Нового года. Предсказанный апокалип-
сис, побеждённый Юрием Макаровым,
уже стал забываться. Живо предчув-
ствие снежных праздников и каникул.
Улицы и дома украшены новогодней
иллюминацией. Живые ели на площа-
ди пахнут счастьем. Смотрю на них и по
памяти цитирую поэта:
…В мороз, как в бездну, летим, скрипя,
в ресницах изморось висит, слепя.
А звёзды в небо салютом бьют,
огнём сиреневым снега встают.
Стеклянный воздух, густой и ломкий,
мы пьём как воду у яркой ёлки.
Эдуард Учаров "Памятник Михаилу Топчию"
Предлагаем вниманию читателей статью друга нашего портала Эдуарда Учарова "Памятник Михаилу Топчию".
***
Прекрасному казанскому поэту Леониду Топчию 23 февраля этого года испол-
нилось бы 100 лет. Насколько велик был соблазн озаглавить статью о нём – «Ку-
тузов казанской поэзии», настолько сильно захватила меня вдруг военная лирика
поэта. И ведь неспроста.
Леонид Иванович Топчий родился на Украине. Ещё до войны он был членом
Союза писателей и автором книг стихов. Когда началась оккупация фашистски-
ми войсками Харькова, он остался, чтобы ухаживать за больным отцом. Конечно,
приходилось работать и при новой власти – чтобы выжить.
Когда же наши войска освободили Украину, 10 лет лагерей Леониду Топчию
были обеспечены. В те суровые годы Топчий и потерял глаз.
После всех жизненных перипетий поэт оказался, наконец, в Казани, где близко со-
шёлся с писателями-фронтовиками Геннадием Паушкиным и Тихоном Журавлёвым.
В Казани у Леонида Топчия вышли три малюсеньких, блокнотного типа, сбор-
ника стихов. Они лежат у меня сейчас на столе, и я по очереди из каждой по-
трёпанной книжицы достану вам по одному стихотворению, образцу высочайшего
уровня русской военной лирики. Первый казанский сборник Леонида Топчия «Сти-
хи», 1959 г. Стихотворение «Берёзка»:
О берёзке много песен спето,
Не пройду и сам я стороной.
Солнечным дыханием согрета,
Вот она стоит передо мной.
Ничего с берёзкой не случилось,
Лишь побольше выросла она
И склонила ветви над могилой,
Что когда-то вырыла война.
Разве только в дождь свинцовый, хлёсткий
(Это было в жаркие бои),
Обнимая белую берёзку,
Падали товарищи мои,
Белый ствол ей кровью обливали,
Поднимались снова, снова шли, –
И погибли, только не отдали
Никому родной своей земли,
Ни земли, ни счастья, ни свободы…
А она, как самым дорогим, –
Не скажу, от горя ль, непогоды, –
Низко в ноги кланялася им.
И по непреклонному веленью,
С ласково-задумчивым лицом
Сам я опускаюсь на колени
Перед этим русским деревцом.
А вот вам стихотворение Николая Рубцова той же тематики, размера (пяти-
стопный хорей) и интонации. «Берёзы»:
Я люблю, когда шумят берёзы,
Когда листья падают с берёз.
Слушаю – и набегают слёзы
На глаза, отвыкшие от слёз.
Всё очнётся в памяти невольно,
Отзовётся в сердце и в крови.
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.
Только чаще побеждает проза,
Словно дунет ветер хмурых дней.
Ведь шумит такая же берёза
Над могилой матери моей.
На войне отца убила пуля,
А у нас в деревне у оград
С ветром и дождём шумел, как улей,
Вот такой же жёлтый листопад...
Русь моя, люблю твои берёзы!
С первых лет я с ними жил и рос.
Потому и набегают слёзы
На глаза, отвыкшие от слёз...
Лирическая сила в представленных стихах обоих поэтов, я думаю, не нужда-
ется в доказательствах. Ясные, чистые строки с простыми образами, банальной
рифмой на избитую графоманскую тему про берёзки от одной искорки Божьей
вспыхивают и переливаются всеми гранями незаурядного таланта.
Только один автор – великий русский поэт, а другой – мало кому знакомый
одноглазый выпивоха, забавный сочинитель стихотворных заявлений, беспоря-
дочно проживший свою жизнь и так же нелепо умерший…
Второй сборник стихов поэта «Живу не для себя», вышедший через одиннад-
цать лет после первого, в 1970 году. Стихотворение «Памятник»:
Двадцать лет
Стоял на пьедестале,
А потом пошёл вдруг старшина
Поглядеть, какие люди стали,
Как живут родные
И жена.
Подошёл к покинутому дому,
Постучал в заветное окно,
А жена готовит стол другому,
Растерялась,
Не был ведь давно,
Умер ведь и вдруг стоит покойный.
Быть беде.
Однако проняло.
– Ничего, – сказал, –
Живи спокойно,
Бабам одиноким тяжело.
Я же мёртвый, каменный,
Я память,
А его живого уважай.
Вижу, что живёшь со стариками,
Стариков моих не обижай.
Вот и всё,
Наведался и будет.
А своим соседям молвил так:
– Вижу, что живёте вы, как люди,
Вижу, злых не держите собак,
От других не прячетесь,
Свои же.
Все свои же вы. –
И строгим стал. –
Я хотя и каменный, но вижу,
Вижу всех, кто совесть потерял.
Вижу, угостить меня хотите,
Что же, я не против, буду рад.
Поднести хотите?
Подносите,
Тут уж я не камень,
А солдат.
Вижу я, что добрые вы души,
Значит, я не даром воевал. –
И пошёл.
В селе гармонь послушал
И спокойно стал
На пьедестал.
Что поразительно, по поэтическому мироощущению, сказовости, сюжетности,
интонационности это стихотворение – предтеча многих и многих стихотворений
нашего «сумеречного ангела русской поэзии» гениального Юрия Кузнецова.
Как известно, Юрий Кузнецов стал широко известен после выхода его первой
московской книги «Во мне и рядом – даль», 1974 г.
А вышеприведённое стихотворение Топчия было опубликовано четырьмя го-
дами ранее, в сборнике 1970 года, но вот датировка стихов в этой книге, к сожа
лению, не указана, поэтому насколько реально раньше был написан «Памятник»,
мне неизвестно…
Но уж, в любом случае, можно уверенно говорить о параллельной разработке
этого уникального мифопоэтического пласта в русской литературе Кузнецовым и
Топчим.
Только Топчий, видимо, был щедрым человеком – копнул и пошёл даль-
ше. А Кузнецов, углубляясь в славянский миф, разрабатывая свои поэтические
временно-пространственные континуумы и иррациональные образы, распахал
этот пласт во всю ширь и глубину и стал тем, кем он стал, – одним из гениальней-
ших русских поэтов конца двадцатого века.
Третий сборник стихов Леонида Топчия вышел ещё через долгих тринадцать
лет, в 1983 году, уже посмертно и назывался «Моя золотая осень». Стихотворение
«Не забудьте…»:
С берегами
До пены споря,
С небесами
Сливаясь в одно,
Расстилается Чёрное море,
До чего ж голубое оно!
С опалёнными солнцем листами
Прямо к морю сползают кусты.
Возле берега сложены камни,
А на камнях –
Живые цветы.
Дальше – горы.
Над ними клубится
Синеватая дымка с утра,
И плывут, словно белые птицы,
Разрезая волну катера.
Далеко от заботы и буден,
В этом южном
Лазурном краю,
Отдыхают счастливые люди,
Веселятся и песни поют,
Бронзовеют под солнечным светом,
Дышат запахом
Трав и цветов,
Ароматом июльского лета,
Многозвёздных его вечеров.
Веселитесь
И будьте счастливы
Среди этой земной красоты.
Но, уйдя,
На солдатской могиле
Не забудьте оставить
Цветы.
Богатая метафорика, роскошная система образов и в то же время необычайно
простая напевность строк. Удивительно выстроена сюжетная композиция стихот-
ворения. Казалось бы, всё свидетельствует о полноценной пейзажной зарисовке,
но последняя строфа неожиданно обрушивается на нас памятью о войне
и те-
перь уже весь текст читается именно как пронзительная военная лирика.
Я не случайно упомянул о напевности. Несколько раз перечитывая это стихот-
памятник леониду топчему154
ворение, я вдруг поймал себя на том, что начинаю напевать бессмертные слова
бессмертной песни, которую гениально пел Леонид Утёсов – «У Чёрного моря».
Конечно, у текста этой песни совершенно другой размер и ритмика.
Но тематика! Но та же композиция сюжета со схожим финалом в предпослед-
ней строфе!
Посмотрите:
Есть город, который я вижу во сне.
О, если б вы знали, как дорог
У Чёрного моря открывшийся мне
В цветущих акациях город,
В цветущих акациях город
У Чёрного моря!
Есть море, в котором я плыл и тонул,
И на берег вытащен, к счастью.
Есть воздух, который я в детстве вдохнул
И вдоволь не мог надышаться,
И вдоволь не мог надышаться
У Чёрного моря!
Родная земля, где мой друг дорогой
Лежал, обжигаемый боем.
Недаром венок ему свит золотой
И назван мой город героем.
И назван мой город героем
У Чёрного моря.
А жизнь остаётся прекрасной всегда,
Хоть старишься ты или молод.
На каждой весною так тянет меня
В Одессу – в мой солнечный город.
В Одессу – в мой солнечный город
У Чёрного моря!
А знаете, как называется первый сборник поэта, датированный 1940 годом? «У
синего моря»!
Жаль, что не случилось Леониду Топчию найти своего Модеста Табачникова
(композитора песни «У Чёрного моря) и Леонида Утёсова.
А ведь прекрасная песня могла бы получиться! С изумительным рефреном из
первой строфы и потрясающим финалом.
Не произошло.
Не вышло.
Как и многое, что не сложилось у этого замечательного поэта.
Три крохотных книжечки стихов. Три показанных мною стихотворения. Три их
истории с так и не состоявшимися финалами.
А вот финал состоявшийся.
1974 год. Наезд машины медвытрезвителя на трезвого пешехода. И последую-
щая смерть в больнице.
