Исчезающие цивилизации. Деревня
Хотите поговорить об исчезающей цивилизации-о деревне? Идеалисты и балалаечники вытаращат глаза, а зря. Деревня сейчас - совершенный анахронизм. Кто хочет спорить, почитайте в Сети список исчезнувших деревень в вашей области за последние 20 лет. Конец спора.
Но мы здесь не про это.
Татьяна Кадникова представила новый поэтический цикл "На планете Деревня". Хотим показать его читателям "Артперсоны". Вместе с предисловием. Данные материалы подготовлены для журнала "Сура". Но мы - первые ( к этому надо привыкнуть, друзья).
Олег Жданов
Столкновение планет: новый цикл Татьяны Кадниковой "На планете Деревня".
Татьяна Кадникова - известный поэт и прозаик, отмеченный публикациями в США, России, Израиле, Украине, Германии, лауреат ряда международных конкурсов, представила вниманию читателей цикл стихотворений "На планете " Деревня".
Цикл кажется нам крайне интересным - здесь мы можем наблюдать демонстрацию лучших технических приёмов, наработанных Татьяной за её долгую и успешную жизнь в литературе, волнующую постановку вопросов и оригинальное освоение темы. Надо сразу оговориться, что мы не услышим обязательную в наше время трактовку социально-экономического положения деревни. Татьяна Кадникова никогда не позволяла себе однодневок и блоговой стилистики. Не будет явной или скрытой попытки навязать свое видение-уровень воспитанности автора и его профессионализм не позволяют вероломного вмешательства и интервенции сознания читателя. Свойство поэзии Татьяны Кадниковой - воздушность и при этом глубокое проникновение в тему - здесь достигает своего апогея: мы увидим знакомые всем нам черты русской деревни в преломлении сказочном, мифическом, космическом даже. Татьяна вообще не любит работать грубыми инструментами внутри головы читателя, ее поле деятельности - это образы, символы. Читателю предлагается совершить некий "квантовый скачок" сознания, для понимания настоящего искусства обязательно нужен базовый уровень и постоянный личностный рост. Пожалуй, данный цикл представляет собой прекрасную возможность для личностного духовного и эстетического развития.
Каковы же основные особенности цикла?
Прежде всего, стоит отметить, что традиционная для лирического жанра автопсихологичность уходит на второй план. Безусловно, автор неоднократно употребляет всеми нами любимое местоимение, но это лишь приём, который работает на основную задачу: поставить в центр исследуемый предмет -деревню с её жителями и ускользающей красотой - сельским бытом. Татьяна Кадникова-опытный мастер, с данной задачей справляется, по-моему, успешно.
Интересна позиция Татьяны : традиционно при изображении деревни авторы позиционировали себя либо как дачники, всецело отдаваясь лирическому порыву, либо эксплуатировали находки "деревенских поэтов" - группы, возникшей ещё в прошлом веке. Замечателен тот факт, что Татьяна и в этом вопросе преодолевает стандарты, и мы можем рассматривать её цикл как разностороннее глубинное мифологизированное исследование деревенского космоса. При этом, автор сумел ещё сильнее развить лирическое начало, которое было притягательно для читателя Татьяны всегда.
Лирическая героиня
Татьяне удалось слиться с изображаемым бытием, все изобразительные средства подчинить идее творческого осмысления деревенского космоса. Очень хорошо иллюстрирует нашу мысль стихотворение "Лодка", которое можно назвать жемчужиной деревенского цикла, несмотря на его соотнесённость с жанром городского романса:
Я – затопленная…
Я – двухвесельная,
А от берега – ни на шаг.
Я просила: «Придите с ведрами,
Ряску вычерпайте, лягушат».
Я просила старух и мальчиков...
И финальная строфа, где жизнь совершенно останавливается, а кадр получается закрытым и просится в рамку:
И с тех пор я дремлю у мостика,
Где старухи трясут белье.
И красивая, двухвесельная
Водомерка во мне плывет.
О чём стихотворение? О деревне, разумеется. За образом старой и заброшенной лодки, которую даже к причалу не привязывают из-за её ненужности, можно чётко прочитать образ современной деревни. При этом, восприятие лирической героини как авторского alter ego в поэзии никто не отменял. Лирическая героиня, а с ней и автор, безусловно отождествляют себя с русской деревней как исчезающей цивилизацией(и мы вспоминаем подобную параллель в прекрасной повести Бунина "Деревня"-именно так: выдающиеся русские писатели и поэты не мыслят себя вне деревенского контекста, где под деревней подразумевается мощная духовная корневая система, поднявшая от земли высокий и красивый ствол народности, русского этноса).
В данном стихотворении деревня предстаёт в виде подгнившей лодки, которая просит помощи у людей "вычерпать ряску и лягушат", на что получает ответ "справишься". И лодка(деревня) обречённо и самоуглублённо наблюдает, как по её заброшенному простору "водомерка плывёт"- символ вымирания, успокоения, возвращения в первозданное природное состояние. Пожалуй, здесь автор выступает в некотором смысле в роли футуролога, провидчески взирая на будущее русской деревни. Судьба рисуется такая: деревня уйдёт обратно, в дикую природу. То есть процесс социализации обратится вспять...
Рассмотрим другое стихотворение, где попробуем исследовать "я" лирической героини.
Я — в городе. Тетя — в деревне
Плетется на костылях…
Сто верст — а мы связаны крепко.
Сто верст — а подмышки болят.
И т.д.
Здесь у городской героини наблюдается такое метафизическое единение с деревенской родственницей, что случаются даже фантомные боли. Если мы условимся, что тётушка олицетворяет собой деревню, а героиня-город, то нам откроется ещё один глубинный смысл роскошного текста: город сегодня болеет потому, что нездоровы его духовные корни - русская деревня. Следует обратить внимание, как Татьяна Кадникова тонко размещает смысловые пласты и в какой увлекательной форме их преподносит -мистика, эзотерика, совершенный полтергейст вместо прямолинейных лозунгов. Именно наличие глубинных смысловых пластов отличает тексты истиного поэта!
Что мы можем узнать о тётушке-деревне из данного текста? "Плетётся на костылях", "Трудно дойти до колодца", печёт блинцы, спасает бродячих филек, с трудом добирается до печки...Как мы можем наблюдать, никакого роста, экспансии деревня не проявляет. Она спасает таких же беспомощных животных, поддерживает в себе жизнь и совершает обряды, взывающие к возрождению (в обрядовости славян блин- это символ солнца и возрождения). Героиня-город, следуя тексту: связана крепко с деревней, "подмышки болят" от костылей, на которых ковыляет деревня, утром включает кран с водой, при этом генетическая память подсовывает звуки ударяющегося о воду в колодце раскрутившегося ведра(вообще, образ очень мощный, вырастающий до уровня гиперсимвола : раскручивающаяся цепь времени и ведро, бьющееся о воду в колодце(память предков), город также спасает бродячих филек и соблюдает обрядовость, "может всё", у города есть "крутящееся кресло"(тоже гиперсимвол удобной жизни и вынужденной способности лавировать и флюгерничать). В конце текста выясняется, чего нет у города: нет "тепла"-речь, разумеется, о деревенской энергетике, духовном тепле. Город осознаёт этот недостаток в себе и боится потерять подпитку.
Оба рассмотренных нами текста дают яркое представление об умении автора переплетать личное с историческим, поднимаясь до мифотворчества.
Мифотворчество
В данном цикле Татьяна Кадникова рисует обыкновенную деревню, но именно в творческом методе Татьяны заложена возможность прорыва сквозь традиционные художественные схемы. Автор сумел оторваться от изображения умирающего сельского быта на плоскости, вырастив прекрасный миф, и из своего авторского космоса изображать космос деревенский. Совсем неслучайно мы встречаем в тексте имя Атлантиды - давно существовавшей цивилизации, исчезнувшей и сохранившейся только в мифах.
А я городским прилунившимся богом
Под зонтиком ярким к завалинке вышла.
Но дар мой бессилен... Картошка сгнивает.
Мешки и лопаты в сарае — для вида.
А бабушку разве утешишь словами,
Когда огородец ее — атлантида?
Обратите внимание, героиня здесь вполне инопланетянка-"прилунившаяся богиня".
Какие особенности имеет планета "Деревня"? Что её отличает от других систем? Прежде всего, здесь очень близко Бог. Он не какой-то отвлечённый и великий, он вполне видимый, гармонично вписан в быт:
Каждый посчитан, в своем гнезде...
...Ночью проверив: спят ли? —
Бог со звездою на бороде
Свесил над миром пятки.
А кем вписан бог? Кто выше бога? Автор. При всей личной скромности, художник в творчестве Татьяны Кадниковой возведён в ранг высших существ. Он, по свободе своей, даже выше Творца: художник имеет право не творить, при этом его творческий потенциал не будет слабее творческого потенциала Творца.
Вообще, чёткое ощущение гармонии - одна из основополагающих особенностей поэзии Татьяны Кадниковой. Уже на гармонию накладывается эстетическая дерзость автора, своеобразная жажда стилистических/методологических открытий и приключений.
Но вернёмся к циклу.
Планета населена людьми, животными и чудесными существами из русских сказок:
Мы дождливое лето ругали
И доверчивых леших пугали,
Что чесали на пнях свои пятки.
Кажется, на этой умирающей планете вообще всё очень живое:
Лопоча, желтокрылые листья
В золотых в облаках исчезали.
Прибегали к нам рыжиков лисы
И волнушек веселые зайцы.
И седою травой окруженный,
Как дитя из-за мамы и папы,
Поднимался на задние лапы
Подосиновик-медвежонок.
Мы замечаем, что с угасанием людской жизни, всё сильнее пробуждается жизнь природы.
Бегут дождевые сороконожки,
И ведра — с избытком— без щучьих велений.
Под пристальным взглядом чернеющих окон
Руками разводят сирени и вишни…
В деревне апокалипсис реален и даже обычен. Пожалуй, сиюминутен.
Бедное небо!
Бледное, бледное небо огромное:
Небо поранилось острою кровлею.
Кровля железная щукой заржавленной
Вдаль уплывает под облачной жалобой,
Глядя чердачными окнами-глазками
В сад, где сирени смыкаются рясками.
Бедное небо! Из тьмы его войлочной
Новорождённое выпало облачко.
В речке закатной, печалью подернутой,
Мы с ним на крыше плывем перевернутой.
Почему-то вспоминается Макондо из "Сто лет одиночества" Маркеса. И ничего странного в этом сравнении нет:все талантливые люди похожи...
Татьяна Кадникова в данном цикле подтверждает одну из новых теорий, согласно которой "современная поэзия в каком-то смысле есть памятник поэзии предыдущей". В цикле есть мистические всходы, корни которых уходят в жанры детского фольклора-считалки и страшилки:
Десять старых старух на планете «деревня» живут.
Здесь мы можем видеть одиннадцать человек(число нечётное, на два не делится, то есть биологическая парность исключена), которые вполне обречены. При этом деревьев - чётное число, как и котов, из чего мы можем сделать вывод, что природе уготована иная судьба, чем людям: деревня возвращается в своё природное состояние, и этот расцвет стал возможен только с исчезновением людей.
Парадоксальный лирик Татьяна Кадникова и в этом цикле показывает нам свою лирическую мощь. Совсем неожиданно сквозь миф прорывается превосходный традиционный стиль, обогащённый парадоксальными и абсурдными элементами авангардной школы:
Блаженство августа вишневого,
И тишь заката в кулаке,
И ничего нет в жизни нового,
Лишь только небо вдалеке,
У горизонта слишком плоское,
Несовершенное, как блин.
Но эту алую полосочку
Мы никогда не повторим.
И снова отмечаем про себя совсем неслучайное употребление древнего славянского символа. Зазывание блинами возрождения, новой судьбы для нашей деревни происходит у автора вполне подсознательно.
Несомненно, новый творческий метод рождён из предыдущего литературного опыта. В некоторых стихах данного цикла мы можем наблюдать очень тесное не соперничество, но сотрудничество реализма и мифологизма(опять же стихотворение "Идешь по деревне и тянешь подошвы..."):
Идёшь по деревне и тянешь подошвы:
Калоши колодок уже тяжелее.
Бегут дождевые сороконожки,
И ведра — с избытком— без щучьих велений.
Далее в тексте взаимовлияние реализма и мифологии всё более усиливается, достигая катарсиса. И в этом еще одна сильная сторона поэта Татьяны Кадниковой: она, как хорошая хозяйка, все несет в дом с мыслью, что и это в хозяйстве сгодится, и у нее различные поэтические школы работают друг на друга и обогащают тексты, возводя словотворчество на уровень поэтического пиршества.
И в самом первом стихотворении цикла мы опять же можем наблюдать полезное взаимовлияние реальности и традиционной русской мифологии. Ещё это стихотворение единственное, где прямым текстом говорится о Родине(в дальнейшем Татьяна Кадникова избегает прямого речения о чувствах героини):
...Мы ругали погоду в Мокшане,
Где картошка давно, как пловчиха...
Мы ругали ее... и дышали
Нашей родиной сладко, до чиха.
Итак, ровно четыре строки о родине, которые создают гораздо более сильное впечатление, чем иные клятвенные томы. Какие действия героев? "Ругали...и дышали". Не просто жили, но "дышали" - как известно, без дыхания человек вовсе не может жить; таким образом, родина здесь является такой же необходимостью, как и воздух. Как дышали? "Сладко, до чиха" - блистательное определение. Совершенно русский характер - если строить, так хоромы, если гулять, то до утра, если дышать, то до чиха - то есть до последнего предела и дальше. Так в современную поэзию, богато оснащённую, пробивается русское самосознание, а вместе с ним, и жажда русского фольклора.
Хочется отметить постоянный творческий рост, который отличает Татьяну Кадникову от многих поэтов. Никогда этот автор не эксплуатирует модную тему, никогда не идёт на поводу у читателя, используя известное высказывание классика, предпочитая не греть, но огреть. В дуэте поэт-читатель именно Татьяна является ведущей, постоянно совершенствуя творческую методологию. На сегодняшний день Татьяна Кадникова - один из самых технически оснащённых авторов, смело берущихся за освоение новых тем. При этом раскрепощенное, но вдумчивое новаторство всегда проверяется внутренней гармонией поэта. Данный цикл обогащает современную поэзию и выводит Татьяну Кадникову в число значимых авторов такого интересного настоящего.
<><><><><><><><><>
Татьяна Кадникова
На планете «деревня»
***
И вчера, уходя за грибами
В золотые тоннели — посадки,
Мы дождливое лето ругали
И доверчивых леших пугали,
Что чесали на пнях свои пятки.
Мы ругали погоду в Мокшане,
Где картошка давно, как пловчиха...
Мы ругали ее... и дышали
Нашей родиной сладко, до чиха.
Лопоча, желтокрылые листья
В золотых в облаках исчезали.
Прибегали к нам рыжиков лисы
И волнушек веселые зайцы.
И седою травой окруженный,
Как дитя из-за мамы и папы,
Поднимался на задние лапы
Подосиновик-медвежонок.
***
Я — в городе. Тетя — в деревне…
Плетется на костылях…
Сто верст — а мы связаны крепко.
Сто верст — а подмышки болят.
Ей трудно дойти до колодца.
Я утром включаю свой кран:
И цепь, раскрутившись, плеснется,
И гром — из пустого ведра.
Мы порознь с ней выпечем блинцы
И филек бродячих спасем.
И горечь ее растворится
Во мне, еще могущей все.
И, сидя в крутящемся кресле,
Я в руки роняю свой лоб…
А тетя, добравшись до печки,
Со мною разделит тепло.
***
Солнце — на небе. Царь — во дворце.
Старуха — в хибаре древней.
Пес — колечком на нашем крыльце.
Малиновки — на деревьях.
Каждый посчитан, в своем гнезде...
...Ночью проверив: спят ли? —
Бог со звездою на бороде
Свесил над миром пятки.
***
Виноградные гроздья листьев
Изнутри наливаются охрой...
Паучишку- эквилибриста
Чудо-ниточка держит плохо.
Он, пожитки связав узлами,
Жить на небе — развесил губы...
А слетит, как на дельтаплане,
На дубовом листке фигурном.
***
Идешь по деревне и тянешь подошвы:
Калоши колодок уже тяжелее.
Бегут дождевые сороконожки,
И ведра — с избытком— без щучьих велений.
Под пристальным взглядом чернеющих окон
Руками разводят сирени и вишни…
А я городским прилунившимся богом
Под зонтиком ярким к завалинке вышла.
Но дар мой бессилен... Картошка сгнивает.
Мешки и лопаты в сарае — для вида.
А бабушку разве утешишь словами,
Когда огородец ее — атлантида?
Бедное небо!
Бледное, бледное небо огромное:
Небо поранилось острою кровлею.
Кровля железная щукой заржавленной
Вдаль уплывает под облачной жалобой,
Глядя чердачными окнами-глазками
В сад, где сирени смыкаются рясками.
Бедное небо! Из тьмы его войлочной
Новорождённое выпало облачко.
В речке закатной, печалью подернутой,
Мы с ним на крыше плывем перевернутой.
***
Десять старых старух на планете «деревня» живут.
Десять старых старух на завалинках вечером зябнут.
Десять старых деревьев у ветхих избушек растут.
Десять старых котов по деревьям сбегают к хозяйкам.
К ночи катит луна по деревне смешной лисапед
На одном колесе, в окнах — десять ее отражений...
десять старых старух охраняет единственный дед.
Но с печи не слезает — стыдится компании женщин.
***
Блаженство августа вишневого,
И тишь заката в кулаке,
И ничего нет в жизни нового,
Лишь только небо вдалеке,
У горизонта слишком плоское,
Несовершенное, как блин.
Но и ту алую полосочку
Мы никогда не повторим.
***
Тишина такая…
Птица в гнезде
Чистит перья — слышно.
Цветы протирают глазки
Салфетками лепестков.
Неслышные шаги по хвое,
Обволакиваясь влагой,
Становятся облаками.
И поднимаются, и плывут…
на уровне сердца.
***
Когда все уснули, и в лес собрались
Во сне, захватив по лукошку,
Тут цыпочки тихо с кровати сошли,
Подкрадывались к окошку.
Попили, отставили ковшик пустой.
Топ-топ по избе, где все спали.
И встали у рамы, где ус золотой
Топорщился по-чапайски.
И здесь, замирая, ловили момент
Небесной сияющей правды…
А звезд осетровых сносило на мель
И втягивало обратно.
И цыпочки вязли в далеких мирах,
На пятки ступая от счастья.
И слышался в космосе дедушкин храп,
Кота-балалайки бренчанье.
***
Наступает зима, рыбы спят, рыбы спят,
Положив свои руки под пухлые щеки.
Только перстни в глубинах тревожно блестят,
Только сны их видны в восходящем потоке.
Я все тише шепчу: рыбы спят, рыбы спят:
Судаки, караси и рыбешки попроще...
Только кресла-качалки под снегом скрипят.
Только тропки до проруби сны их короче.
Мы у кромки замрем… На обрыве, что крут,
Ветлы хлещут подтаявший зимний пейзажик....
Ветер свищет в карманах, а рыбы — поют
В беспросветности сна от нахлынувшей жажды.
***
— Бабушка, бабушка, где твои ложечки,
чайные чашки, стаканы?
— Их разобрали бездомные кошки,
каждой дала я сметаны.
— Бабушка, бабушка, где твои вышивки,
где кружевные подзоры?
— Их разобрали по ниточкам мыши,
чтоб утеплить себе норки.
— Бабушка, бабушка, где твои денежки,
Что зашивала в чулке ты?
— Их подарила на день рождения
Внукам: Денису, Никите и Жене,
Внучкам: Алене и Свете.
— Бабушка, бабушка, где ж твое счастье?
Вон как сгнила половица…
— Жили и хуже мы, деточка, раньше…
Лишним не жалко делиться…
***
Утепляя норку свою к зиме,
Ты готовишься мысленно к посевной…
Это — норма на нашей родной земле,
Где извечное правило: два — в одном.
И когда в тебе умирает бог,
То в остатке — солома, картон и клей.
И соседка скажет: у нас любовь,
Потому-то все пьет он и лупит злей.
Не боись! Аварийна любая изба!
А начальство-то в курсе?! Чего ж молчит!?
Что ни крыша – изжеванная губа,
Из которой бессмертья пучок торчит.
***
Вот так за три моря приехать на берег кисельный
И камень увидеть (когда положил его кран?):
Направо – Самара, налево – иная Рассея…
Где черная трюфелька брошенной церковки сельской
Сливает свой дождь, и овраги давно, как бассейны…
Живет здесь дурак.
Особая нация – крепче лесного орешка,
Живучей бактерий на Марсе и нечисти прочей.
Дурак, как расческой, поля пятерней своей чешет,
На корточках бьется – так, словно заранее грешен,
Лелея укропчик.
И ходит дурак по границе подтекшего неба,
Хохочет: « Я – царь! Налетай, папарацци!».
И бог его дарит, но не разменной монеткой,
Великой Рассеей, – за юмор особый, дурацкий.
