Девяносто восьмой год. Гуляю с ребёнком в родном дворе. Подходит мужчина. С трудом узнаю в нём соседского мальчишку. Не виделись лет пятнадцать.
- Здравствуйте, - говорит, - Вы из этого дома? – кивает на мой подъезд.
- Да, - отвечаю.
- Помните, Таню с первого этажа? – указывает на моё окно.
- И?..
- Какая была девчонка… – причмокивает, - Первая любовь, знаете ли, как целовались, как целовались...
- Да что вы говорите! И что с ней стало? – интересуюсь.
Мужчина прикурил, вытер слезу – то ли дым попал, то ли вправду слеза печали накатила, и молвит скорбно:
- Умерла в Москве от наркотиков и спида.
- Так ей и надо, - говорю.
Зачем лишать человека таких воспоминаний. С такой любовью говорил обо мне – умершей. Может, эти фантазии – его всё?
Через дорогу от нашего дома огромный немецкий парк. В советские времена там гулять было опасно – на другой стороне парка шла стройка, там работали "штрафбатники". В шести озёрах – то в одном, то в другом - регулярно всплывали трупы. Мелкими мы бегали смотреть на утопленников, а самые смелые даже тыкали палками их фиолетовые головы.
Стройка закончилась, трупов стало меньше, но в кустах завелись дяди в плащах. Все их боялись, а толстая Фрида – соседская девочка - нет. Она садилась на скамеечку и читала книжку, и позади неё – в кустах, появлялся дядя в плаще.
Наверное, мы - жестокие, за это её дразнили, я точно не помню.
Возмужавшую Фриду я встретила в этом же парке - на детской площадке.
У неё сын, у меня сын. Одногодки. Наши мужья - тоже одногодки, чуть в сторонке сидят на одной скамеечке – курят, разговаривают.
Фрида практически не изменилась, только выше стала намного. Я, со своими метр семьдесят пять, если не задирала голову, то разговаривала исключительно с её грудью.
- Надо же, а говорили, что тебя на Бессарабском рынке убили, - удивилась "грудь", - Поймали за руку на краже кошелька и забили до смерти.
Вот это было обидно. Нет, в Киеве, конечно, я бывала неоднократно, но чтоб меня за руку ловили? Никогда и нигде.
- Сказки, - говорю, - Сама видишь – жива-здорова.
- Чудеса, - "сиси" ухмыльнулись, - Только знаешь, горбатого могила исправит. Славик, мы уходим! Мой Санечка не будет играть с ребёнком наркоманки и воровки.
И - кустами, кустами, как слоны в джунгли.
Сын – в ясли, я – устраиваться на работу. Это было самое счастливое время, самое интересное. Я влюблялась в жизнь, а она – в меня.
Абсолютно ни с кем не советуясь, пошла в недвижимость. И угадала. Было тяжело, но я старалась. С первых комиссионных пошла на курсы вождения, через полгода у меня уже было первое "корытце". Вроде, мелочь, но для меня – это была победа. И не над Фридой, и не над коллегами, а над собой.
Фрида тем временем устроила сына в "наши" ясли, и дети оказались в одной группе. Мой ребёнок уже тогда мог за себя постоять, но я всё же подловила "сиси" в раздевалке - во время Новогоднего утренника и, не смотря на свою худобу, оказала давление.
Согласитесь, мой компромат на Фриду, по сравнению с её компроматом на меня – ничто. Пришлось озвучить более жёсткие варианты.
"Сиси" дали честное слово, но обманули.
Оказалось, муж Фриды ходил в моря вместе с мужем моей коллеги – бывшей служащей районной администрации, попавшей под сокращение. Для тех, кто таких не знает, поясню. Это такие представительные дамы, внешне похожие на Валентину Матвиенко, только отпущенные на вольные хлеба.
Вообще, чиновник в риэлторском коллективе – носорог в команде кёрлингистов.
- Будем в паре работать, - решила «матвиенко».
- Зачем, - задала я свой любимый вопрос.
- Я в документах шарю, а у тебя энергии на десятерых. Заработаем больше.
Я по натуре – одиночка, но разве откажешь "носорогу"?
Заехали как-то в кафе, я – за рулём, она – коньячок смакует.
- Ты – умница, только смотри, чтоб директор про твоё прошлое не узнал, - сказал заботливый "носорог", - Я про тебя всё знаю. Нас Фрида вместе видела - соседка твоя.
Характерная для "носорогов" сдача с потрохами.
- А что будет, если узнает? – честное слово, я растерялась.
- Может, и не выгонит, но ни одной серьёзной сделки не доверит, - стращал "носорог", - Поэтому, работай со мной. Мне директор верит, как себе.
«Матвиенко», может, и матёрый шахматист, но я и не таких знавала.
Вечером с мужем посидели, подумали: контора частная, директор – хозяин, недвижимость - тема серьёзная, трудовую взял сразу по истечению испытательного срока, а «матвиенко» на год раньше пришла, а так "зайцем" и работала.
- Он давно про тебя всё знает. Пробить – не проблема, - сказал муж.
Утром, как приехала на работу, сразу к директору.
- Есть вопросы – спрашивайте. Мне скрывать нечего, - выпалила я. Позже директор сказал, что я была похожа на Жанну Дарк в исполнении Инны Чуриковой.
- Мало ли у кого что было. Твоей работой я доволен, так что не думай лишнего, работай спокойно.
О шахматах «матвиенко» я не сказала ни слова. Однако, та запаниковала и в течении следующей недели разнесла по коллективу «бессарабские страсти».
Женщины включили игнор и, наверное, попрятали кошельки в бюстгалтеры. Ребята, как раз наоборот – окружили заботой: дрычепот в то время без конца ломался - то масло куда-то делось, то «стаканы» разъехались, то радиатор потёк, то помпа свистит, то какой-то тросик порвался. Мозг лихорадочно кубатурил - как заработать, как сэкономить, чтоб меня с этим «рекордом» из дома не выгнали.
В общем, не до «матвиенко» мне было (и попрятанных кошельков).
А чуть погодя, директор её уволил.
Фрида онемела на несколько лет, хотя дети учатся в параллельных классах. Но когда я приезжаю или уезжаю – торчит в окне. Иногда машу ей. Сразу прячется за шторкой.
Есть у меня ещё одна давнишняя поклонница. В прошлом - заведующая гастрономом. Не могу не поведать, у меня к этой тёте особо нежные чувства.
В году восемьдесят девятом был случай. Мы компанией зависали тогда в мастерской одного скульптора. Он толком и наркоманом-то не был. «Церетели вверх ногами» и тень роденовского гения постоянно конфликтовали в сознании ваятеля надгробных плит. Опиум его успокаивал, но стоило ему испить с такими же «церетели» портвейну - являлся роден. Он вверял нашему ваятелю кувалду, и тот крушил «мавзолеи» в пыль, проклиная заказчиков и участкового.
Так вот. Зашли в гастроном купить продуктов. Во-первых, знать не знала, что «главная» в магазине – моя соседка, во-вторых, карманники продукты не крадут, в-третьих, очень хотелось есть. Стоим с пакетами в кассу. Очередь. Я держу коробку с бисквитными пирожными, одно из которых ем. Всегда так делала – ем, а на кассе плачу. Подошла очередь, я не успела рот открыть, из подсобки вылетает соседка в колпаке и грузчиком.
- Миицыя, миицыя, она укаала пииожное за двадцать две копэйки…
Я говорю, что красть никто не собирался – заплатим, а она не унимается:
- Накаманы, накаманы… Тома, зови миицыю!
Я разозлилась - у родена, с беременной кошкой на руках, вторые сутки росинки маковой во рту не было, говорю:
- Всё, надоела. Не будем платить. Докажи, что я съела.
И не стали платить за пирожное. Принципиально.
Когда я вернулась домой из многолетних странствий, она повесила чёрный тюль на окна. А когда гуляет со своими пуделями - я их зову «полтора пуделя», так как это пудель-мама и пудель-сын, и мне приходиться проходить мимо неё к подъезду - мы здороваемся. Но стоит мне повернуться спиной, она делает так:
- Тьфу.
Как только у меня родился сын, поняла – придёт время, я ему сама всё расскажу. Умных людей гораздо больше, чем идиотов, но поговорить любят именно последние. Думала, из нежного возраста выйдет – тогда. Не тут-то было.
Приходит ребёнок домой однажды – сам не свой. Оказывается, Фридино терпение кончилось. Подошла в магазине к ребёнку и ляпнула:
- Ты с моим Санечкой не дружишь, а кто твоя мать знаешь?
Разговор был трудным, долгим, но ничего, мы с сыном справились.
На следующий день я сходила в школу, поговорила с завучем и классным руководителем, чтоб присмотрели, поддержали, если что. Завуч первым делом поинтересовалась:
- И кто у нас такая мудрая родительница?
А толку говорить? Пошла сама к Фриде.
- Зачем? Какое тебе дело до меня, до нас? – спрашиваю.
Фрида сформулировать не смогла. И даже не извинилась.
Наверное, даже не моя прошлая жизнь, как таковая - ибо знать её кроме меня никто не может, а субъективное понимание оной – со всеми домыслами и фантазиями - это единственная возможность для "фрид" ощутить себя булыжничком на обочине моей дороги.
Хотя, может быть, если бы я мыла подъезды, или бомжевала, Фрида проявила бы настоящую христианскую любовь к ближнему.
Я сказала "Фрид", потому что теперь знаю точно, что "фриды" - это совокупность людей, образующих однородную в некотором отношении, группу, имеющих схожие характерные черты.
У меня есть товарищ, его тоже хоронили заживо сто два раза. В былые времена, стоило ему только в ресторан зайти – все сразу руки вверх делали. Сейчас - страшно деловая колбаса. Он сказал как-то:
- Я три года доказывал, что я нормальный - такой же как все. Жил как все, старался думать как все. В итоге, мне всё равно никто не поверил, а я - сорвался. Прими за должное – ты никогда не будешь, как все. Так что, не траться. Будь такая, какая ты есть. Всегда и везде.
В этом году, оказывается, исполнилось двадцать лет моей второй жизни.
Может быть, и не вспомнила бы о дате, но «фриды», слава богу, забыть не дают.
Спасибо им. Это, словно чей-то окрик из прошлого. Оглядываешься и диву даёшься - какая пропасть между окликнувшим и тобой.
- Здравствуйте, - говорит, - Вы из этого дома? – кивает на мой подъезд.
- Да, - отвечаю.
- Помните, Таню с первого этажа? – указывает на моё окно.
- И?..
- Какая была девчонка… – причмокивает, - Первая любовь, знаете ли, как целовались, как целовались...
- Да что вы говорите! И что с ней стало? – интересуюсь.
Мужчина прикурил, вытер слезу – то ли дым попал, то ли вправду слеза печали накатила, и молвит скорбно:
- Умерла в Москве от наркотиков и спида.
- Так ей и надо, - говорю.
Зачем лишать человека таких воспоминаний. С такой любовью говорил обо мне – умершей. Может, эти фантазии – его всё?
Через дорогу от нашего дома огромный немецкий парк. В советские времена там гулять было опасно – на другой стороне парка шла стройка, там работали "штрафбатники". В шести озёрах – то в одном, то в другом - регулярно всплывали трупы. Мелкими мы бегали смотреть на утопленников, а самые смелые даже тыкали палками их фиолетовые головы.
Стройка закончилась, трупов стало меньше, но в кустах завелись дяди в плащах. Все их боялись, а толстая Фрида – соседская девочка - нет. Она садилась на скамеечку и читала книжку, и позади неё – в кустах, появлялся дядя в плаще.
Наверное, мы - жестокие, за это её дразнили, я точно не помню.
Возмужавшую Фриду я встретила в этом же парке - на детской площадке.
У неё сын, у меня сын. Одногодки. Наши мужья - тоже одногодки, чуть в сторонке сидят на одной скамеечке – курят, разговаривают.
Фрида практически не изменилась, только выше стала намного. Я, со своими метр семьдесят пять, если не задирала голову, то разговаривала исключительно с её грудью.
- Надо же, а говорили, что тебя на Бессарабском рынке убили, - удивилась "грудь", - Поймали за руку на краже кошелька и забили до смерти.
Вот это было обидно. Нет, в Киеве, конечно, я бывала неоднократно, но чтоб меня за руку ловили? Никогда и нигде.
- Сказки, - говорю, - Сама видишь – жива-здорова.
- Чудеса, - "сиси" ухмыльнулись, - Только знаешь, горбатого могила исправит. Славик, мы уходим! Мой Санечка не будет играть с ребёнком наркоманки и воровки.
И - кустами, кустами, как слоны в джунгли.
Сын – в ясли, я – устраиваться на работу. Это было самое счастливое время, самое интересное. Я влюблялась в жизнь, а она – в меня.
Абсолютно ни с кем не советуясь, пошла в недвижимость. И угадала. Было тяжело, но я старалась. С первых комиссионных пошла на курсы вождения, через полгода у меня уже было первое "корытце". Вроде, мелочь, но для меня – это была победа. И не над Фридой, и не над коллегами, а над собой.
Фрида тем временем устроила сына в "наши" ясли, и дети оказались в одной группе. Мой ребёнок уже тогда мог за себя постоять, но я всё же подловила "сиси" в раздевалке - во время Новогоднего утренника и, не смотря на свою худобу, оказала давление.
Согласитесь, мой компромат на Фриду, по сравнению с её компроматом на меня – ничто. Пришлось озвучить более жёсткие варианты.
"Сиси" дали честное слово, но обманули.
Оказалось, муж Фриды ходил в моря вместе с мужем моей коллеги – бывшей служащей районной администрации, попавшей под сокращение. Для тех, кто таких не знает, поясню. Это такие представительные дамы, внешне похожие на Валентину Матвиенко, только отпущенные на вольные хлеба.
Вообще, чиновник в риэлторском коллективе – носорог в команде кёрлингистов.
- Будем в паре работать, - решила «матвиенко».
- Зачем, - задала я свой любимый вопрос.
- Я в документах шарю, а у тебя энергии на десятерых. Заработаем больше.
Я по натуре – одиночка, но разве откажешь "носорогу"?
Заехали как-то в кафе, я – за рулём, она – коньячок смакует.
- Ты – умница, только смотри, чтоб директор про твоё прошлое не узнал, - сказал заботливый "носорог", - Я про тебя всё знаю. Нас Фрида вместе видела - соседка твоя.
Характерная для "носорогов" сдача с потрохами.
- А что будет, если узнает? – честное слово, я растерялась.
- Может, и не выгонит, но ни одной серьёзной сделки не доверит, - стращал "носорог", - Поэтому, работай со мной. Мне директор верит, как себе.
«Матвиенко», может, и матёрый шахматист, но я и не таких знавала.
Вечером с мужем посидели, подумали: контора частная, директор – хозяин, недвижимость - тема серьёзная, трудовую взял сразу по истечению испытательного срока, а «матвиенко» на год раньше пришла, а так "зайцем" и работала.
- Он давно про тебя всё знает. Пробить – не проблема, - сказал муж.
Утром, как приехала на работу, сразу к директору.
- Есть вопросы – спрашивайте. Мне скрывать нечего, - выпалила я. Позже директор сказал, что я была похожа на Жанну Дарк в исполнении Инны Чуриковой.
- Мало ли у кого что было. Твоей работой я доволен, так что не думай лишнего, работай спокойно.
О шахматах «матвиенко» я не сказала ни слова. Однако, та запаниковала и в течении следующей недели разнесла по коллективу «бессарабские страсти».
Женщины включили игнор и, наверное, попрятали кошельки в бюстгалтеры. Ребята, как раз наоборот – окружили заботой: дрычепот в то время без конца ломался - то масло куда-то делось, то «стаканы» разъехались, то радиатор потёк, то помпа свистит, то какой-то тросик порвался. Мозг лихорадочно кубатурил - как заработать, как сэкономить, чтоб меня с этим «рекордом» из дома не выгнали.
В общем, не до «матвиенко» мне было (и попрятанных кошельков).
А чуть погодя, директор её уволил.
Фрида онемела на несколько лет, хотя дети учатся в параллельных классах. Но когда я приезжаю или уезжаю – торчит в окне. Иногда машу ей. Сразу прячется за шторкой.
Есть у меня ещё одна давнишняя поклонница. В прошлом - заведующая гастрономом. Не могу не поведать, у меня к этой тёте особо нежные чувства.
В году восемьдесят девятом был случай. Мы компанией зависали тогда в мастерской одного скульптора. Он толком и наркоманом-то не был. «Церетели вверх ногами» и тень роденовского гения постоянно конфликтовали в сознании ваятеля надгробных плит. Опиум его успокаивал, но стоило ему испить с такими же «церетели» портвейну - являлся роден. Он вверял нашему ваятелю кувалду, и тот крушил «мавзолеи» в пыль, проклиная заказчиков и участкового.
Так вот. Зашли в гастроном купить продуктов. Во-первых, знать не знала, что «главная» в магазине – моя соседка, во-вторых, карманники продукты не крадут, в-третьих, очень хотелось есть. Стоим с пакетами в кассу. Очередь. Я держу коробку с бисквитными пирожными, одно из которых ем. Всегда так делала – ем, а на кассе плачу. Подошла очередь, я не успела рот открыть, из подсобки вылетает соседка в колпаке и грузчиком.
- Миицыя, миицыя, она укаала пииожное за двадцать две копэйки…
Я говорю, что красть никто не собирался – заплатим, а она не унимается:
- Накаманы, накаманы… Тома, зови миицыю!
Я разозлилась - у родена, с беременной кошкой на руках, вторые сутки росинки маковой во рту не было, говорю:
- Всё, надоела. Не будем платить. Докажи, что я съела.
И не стали платить за пирожное. Принципиально.
Когда я вернулась домой из многолетних странствий, она повесила чёрный тюль на окна. А когда гуляет со своими пуделями - я их зову «полтора пуделя», так как это пудель-мама и пудель-сын, и мне приходиться проходить мимо неё к подъезду - мы здороваемся. Но стоит мне повернуться спиной, она делает так:
- Тьфу.
Как только у меня родился сын, поняла – придёт время, я ему сама всё расскажу. Умных людей гораздо больше, чем идиотов, но поговорить любят именно последние. Думала, из нежного возраста выйдет – тогда. Не тут-то было.
Приходит ребёнок домой однажды – сам не свой. Оказывается, Фридино терпение кончилось. Подошла в магазине к ребёнку и ляпнула:
- Ты с моим Санечкой не дружишь, а кто твоя мать знаешь?
Разговор был трудным, долгим, но ничего, мы с сыном справились.
На следующий день я сходила в школу, поговорила с завучем и классным руководителем, чтоб присмотрели, поддержали, если что. Завуч первым делом поинтересовалась:
- И кто у нас такая мудрая родительница?
А толку говорить? Пошла сама к Фриде.
- Зачем? Какое тебе дело до меня, до нас? – спрашиваю.
Фрида сформулировать не смогла. И даже не извинилась.
Наверное, даже не моя прошлая жизнь, как таковая - ибо знать её кроме меня никто не может, а субъективное понимание оной – со всеми домыслами и фантазиями - это единственная возможность для "фрид" ощутить себя булыжничком на обочине моей дороги.
Хотя, может быть, если бы я мыла подъезды, или бомжевала, Фрида проявила бы настоящую христианскую любовь к ближнему.
Я сказала "Фрид", потому что теперь знаю точно, что "фриды" - это совокупность людей, образующих однородную в некотором отношении, группу, имеющих схожие характерные черты.
У меня есть товарищ, его тоже хоронили заживо сто два раза. В былые времена, стоило ему только в ресторан зайти – все сразу руки вверх делали. Сейчас - страшно деловая колбаса. Он сказал как-то:
- Я три года доказывал, что я нормальный - такой же как все. Жил как все, старался думать как все. В итоге, мне всё равно никто не поверил, а я - сорвался. Прими за должное – ты никогда не будешь, как все. Так что, не траться. Будь такая, какая ты есть. Всегда и везде.
В этом году, оказывается, исполнилось двадцать лет моей второй жизни.
Может быть, и не вспомнила бы о дате, но «фриды», слава богу, забыть не дают.
Спасибо им. Это, словно чей-то окрик из прошлого. Оглядываешься и диву даёшься - какая пропасть между окликнувшим и тобой.
