Сколько бы мы не пытались понять друг друга –
Мы по-прежнему остаёмся равноудалёнными,
Словно карусельные лошадки,
Спешащие по кругу.
ГЛАВА ПЕРВАЯ.
НОВОГОДНЯЯ АЛЛОКУЦИЯ К СЕЛУ ФАБУЛОВКА И ЕГО ОБИТАТЕЛЯМ.
В Фабуловке над народом
Ритуал творят двойной:
Поздравляют с Новым Годом
И меняют весь канон!
Мелкий Дон глядит с участьем:
- Рассудилось мне, друзья,
Разделить вас по ранжиру.
- Есть ли, барин, в том нужда?
- Полно! Выслушайте чутко!
Вам сюрприз под Новый Год:
Чтоб не путались отныне
Подмастерье, ученик,
Мастер и простой холоп,
Все приличья соблюдая,
Ярлыки раздам сельчанам.
- Что же будет? – шепчут люди, –
Мелкий Дон чудит опять!
Знамо, перед новой жёнкой
Покуражиться он рад.
Подбаченясь, горд собою,
Продолжает без затей:
- Новомодное деленье
Упрощает управленье
Разномастных масс людей.
- По сему, пишу в дневник:
«Шёл народ благоговейно,
По четыре строясь в ряд,
Аттестаты получать»…
- Нет, не так!
Впишу иначе.
Стал серьёзней.
Посмурнел.
«Тунеядство сфер верховных
И радение о пользе
Побуждают весь уезд
К возрожденью каст сословных.
Мелкий Дон, владыка здешний.
Год тринадцатый. Октябрь».
Здесь над народом совершают
Волшебный сказочный обряд:
Его гражданских прав лишает
Дон Мелкий, будто Дед Мороз.
ГЛАВА ВТОРАЯ.
НЕПОДРАЖАЕМЫЙ ГРАФ ПАВИАНОВ.
Ваше Сиятельство, здравствуйте!
(Правда не знаю, кем и когда Вы были титулованы)?
Извините за запоздалый ответ на Ваше сардоническое замечание.
Большинство нашего окружения сумасшедшие идеалисты и похотливые павианы… извините – графоманы, твёрдо уверенные, что они в своем уме.
Я же не совсем уверен, что шаткое равновесие безумия и мудрости, мудрости и безумия находится в постоянной гармонии, иначе я признал бы себя благонадёжной посредственностью, а не примкнул к вашему развесёлому клубу!
Обобщающим примером моим размышлениям послужит нижеследующий подражательный стих и его неунывающий герой в динамичном индивидуализированном образе которого, с лёгкостью узнаётся колоритный, истинно жизненный характер любимца балаганных интерлюдий, насмехающегося над общепризнанными порядками и стесняющими правилами пристойности. С багровым, покрытым густым липким гримом и потным лицом он бросается в бездонный омут животрепещущих этико-философских проблем…
- Да ты стих прочтёшь или нет?! – угрожающе взревел отчаянно нетерпеливый граф Павианов. – Не томи уже!!!
ВЛЮБЛЁННЫЙ КЛОУН.
- Нет под небом зла!
Авторам знакомым
Я скажу любя:
«Съешьте простипому!
Вкус и аромат –
От трудов забвенье»! –
Чувственный гурман
Яство хвалит Клоун.
- Кушайте, друзья!
Чарочки по кругу.
Вас созвал не зря
К лакомому блюду.
Праздной суетой
Мне – любимцу Феба
Светлый идеал
Не изжить во веки.
- Оду воспою
Смачной простипоме,
Про мечту свою
Зычно славословя.
Чту её, любя,
И от вас не скрою:
«Пусть дрянной поэт –
Бред оплачен щедро».
Простипома –
С недавних пор,
Самое изысканное
(по рыбным дням)
Лакомство,
Среди обитателей
Станицы Фабуловской.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ.
ПРИЖИВАЛКА ТРЕПЬЯКОВА БУНТУЕТ ЗА УЖИНОМ!
Посреди роскошной залы
Вечереющей порой
Села весело за ужин
Генеральша Финкельштрюк.
Уплетая угощенья,
Подле барыни своей
Приживалка Трепьякова
Молвит: «Матушка, мой свет!
Я без удержу летела,
Что бы первой доложить
Простипому хвалит Клоун
А уж этот знает толк».
- Он хорош собой? Брюнет?
- Вкус у рыбы непривычный…
- Не толдычь. Скажи, подруга,
Молод он? Богат? Иль нет?
- Дора, ты в своём уме?
Он горбун, надутый спесью –
Этим публику смешит.
Побледневши от испуга,
Генеральша сжала губы:
- Что ж ты к ночи, невпопад,
Барыню смущать изволишь?
Простипомой тычишь в рожу?!
Застращала горбуном?
- Вам скажу в ответ одно:
Я пленилась этим малым!
- Трепьякова, запорю!
- Утоплюсь в отместку с горя
Или в монастырь сбегу!
- Ты почтения лишилась?!
- Стало быть – свободна я?
- Погоди, ты помнишь фокус
Не разгаданный никем?
- Трюк из «Шоу Финкельштрюк»?
- Точно так, послужит тестом
Балагуру-циркачу.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ.
ВООРУЖАСЬ СМЕКАЛКОЙ ЛИШЬ, РАЗГАДАН ФОКУС ФИНКЕЛЬШТРЮК!
И снова, здравствуйте!
Внимание!
Стих насыщен эротикой!
С переизбытком.
Наркоз был в ИГЛЕ.
ГУСЬ с букетом явился.
Так чьё же ЯЙЦО в Вашей цепкой ладони?
Опомнитесь, Дора, ему же так больно!
Ведь это не муж – это Рафик-дантист.
Блуждания с раком…
Пардоньте за сальность…
Точнее: рачачьи, отбросьте, как сон.
Зуб мудрости цел? – это самое важное.
ГЛАВА ПЯТАЯ.
СЕРЖ КРОТКИЙ – УКРОТИТЕЛЬ СНОВИДЕНИЙ.
Служителем искусства и манежа
Серж с гордостью себя преподносил.
Согласен – он прислуживал исправно.
Манеж его стихия – спора нет.
Вот только про искусство плут наврал.
Актёров внук и двух актрис любовник
Актёром кротким – Кроткий остаётся.
Совет озвучу горе-циркачу:
- О смене амплуа побеспокойся.
Гипноз приелся. Выбери другое.
Смотри, что вытворяет Куклачёв!
Не любишь кошек? Аллергия с детства?
Как сложно всё… аллергик-неудачник…
Я рад помочь, но здесь и я бессилен.
Ты счастлив был, блуждая, среди снов
В глубоком гипнотическом угаре…
- Зачем?!.. Зачем меня вы разбудили?!
Взгляд Кроткого негодованьем вспыхнул.
Дрожащими руками трёт виски.
Всё тщетно. Дар утерян безвозвратно.
Телепатический огонь иссяк.
- Удачи, Кроткий! И не падай духом.
Ищи себя. Не бойся перемен.
- Намёк понятен. Я вверяюсь року!
Последствия узнаешь из газет!
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
РАЗЪЯРЁННЫЙ КЛОУН.
Припоминаю и другой случай, герой которого с ещё большей ясностью характеризует природу избалованного неравнодушного к чужому достоинству человека.
Проследим же с любопытством за ним и за остальными кургузыми, сепетящими на коротких ножках, поселенцами с их хитро-манерными повадками.
Он памфлетист такого рода,
Что слогом удивит немногих.
Подбросьте сплетню, небылицу.
С ней будет, как дитя резвиться.
Обсмаковавши рой из слухов,
Решает Клоун, с видом Данте,
Избрать орудием разящим,
Сатирой ранящие, басни:
«Весь белый свет в свидетели зову!
Разоблачений избежать не смогут
Писатели – собратья по перу.
Язвимые моим смертельным жалом,
Стыдобы чашу горькую испьют». –
Взвывает клоун, с лютостью шакала.
Парнас застыл. Все с напряженьем ждут
Кого избрал он жертвой на закланье?
От страха с лиц бежит кровавый пот.
Не шевелит усами Сыкуненко.
Предчувствие его не подвело –
Пал первым под ударом красноречья.
Тому виной злосчастное письмо,
Зачитанное вслух всего собранья.
В тревожной и гнетущей тишине.
Срывает Клоун штемпель от конверта!
ВИЛЬЯМУ ШЕКСПИРУ ОТ ВАЛЕРИЯ СЫКУНЕНКО.
«Мой дорогой Шекспир, ты даровит, не скрою.
Пусть гений твой не в силах перенять,
Усидчиво спрягая строки рифмой,
Размер творений знаю наизусть.
Напыщен ты, Шекспир, и славой избалован.
Куря химерам мракобесья фимиам,
Отеллы, Макбеты, Ромео да Джульетта
В вертеп мистический толкают с головой.
Уж слишком, брат мой, отдалился от народа.
Прими наказ:
«Против рожна не при»!
Мы, Вильяминушка, скорбим с женой немало.
Не отрицая просвещенья свет,
Спрошу, не злобствуя:
- Где строгость прежних нравов?
- Где благочинность? –
В принце датском нет!
Бедняга Гамлет не в ладах с рассудком
(могильный череп ближе Розенкранца).
Перепиши финал – не ерепенься, друг:
Пусть не блажит, а женится немедля
На той девице, что зовут Офелья.
По-праву оценить твой удалецкий дар
Читатель не замедлит, мне поверь!
Пиши ядрёней, цепче, забубённей.
Усы даю – ты Сыкуненке ровня»!
ГЛАВА СЕДЬМАЯ.
ЭТО ЛИ НИ ЕСТЬ ОХАЛЬНОЕ ГЛУМЛЕНИЕ НАД ПОЭЗИЕЙ?
Фатально разочаровавшись в скудных милостях генеральши Финкельштрюк, приживалка Трепьякова пытается снискать утешение в стихосложении, но поэзия не находит её общество ни приятным ни полезным, вместе с тем, одаряя широкой приветливой улыбкой Непобедимого Ёжика и его надёжных компаньонов.
Застыв в восторженном экстазе,
Стихотворение своё
Рассматривает Трепьякова –
Заветный плод души её.
Ласкает взглядом строк печатных,
За словом слово, рифморяд.
И в переливах песнопенных
Ей лепет мнится откровеньем,
Ниспосланным, как дар небес.
От мысли весу здесь немного.
Чуть боязливо из-за туч
Выглядывает Феба луч,
Даря украдкой вдохновенье.
Наедине сама с собой,
Увлечена души витийством,
Слагает в клаузулы строф
Дары невызревших суждений.
Художник, вознамерясь твёрдо
С неё портрет запечатлеть,
Вооружился… «фотошопом» –
Нет! – кистью – я хотел сказать.
Неважно кто прочтёт сей труд
Собрат взаимных чувств исполнен,
А может лишь редактор сонный –
Кропает приживалка вновь!
ДА, МЫ БЫЛИ БЛИЗКИ С СИДОРОМ И ДО ЕГО КАСТРАЦИИ!
Почему он ушёл?
Нет, боюсь, не точна я.
Он бежал без оглядки!
Бежал во всю прыть!
Тщась спасти безуспешно
Остатки былого достоинства
От холодного льда
Живодёрски грозящих ножей.
Оскопление!
Вот, что страшило так Сидора.
Он спасал свои…
Честь и здоровье, бесплодно, увы.
Враг коварен –
Наш Сидор был всё же кастрирован!
Изощрённая месть совершила над ним приговор.
Пережив боль утраты.
Найдя в себе толику мужества
(то есть силу смириться с ударом злосчастной судьбы),
Стал лакеем примерным,
Свободным от мнительной ревности,
Что хозяин к слуге, ежечасно волнуясь, таит.
Сидор «Вглаз-Дам», дворецкий –
Звучит для людей представительно.
Господин им гордится,
Как всадник поджарым конём.
Он спокоен –
Гарем под надзором у евнуха.
Служит Сидор исправно и счастлив бывает вполне.
Только изредка, ночью, при полной и ясной луне,
В окружении знойном из томных красавиц сералевых,
Он всплакнёт и промолвит:
- Зачем же… зачем?!
Линчеватели злобные были быстры и проворнее?
ГЛАВА ВОСЬМАЯ.
КРОТКИЙ АВАНТЮРИСТ В КОРОТКОМ ПОДРЯСНИКЕ.
Непризнанный пророк,
Воспламеняясь гневно,
Серж Кроткий нам изрёк:
- Покайтесь непременно!
К покорность зовёт.
Проклятья сыпет рьяно,
Пугая горожан,
В туман, макая разум.
Сломали Сержу нос
И выбили два зуба
За то, что произнёс:
«Желаю воеводить»!
Наружно Кроткий сник,
Но втайне долго клялся
Жестоко отомстить
За горечь поруганья!
У всех вопрос один:
- Кто этот странный клирик?
- Хоть кто-то с ним знаком?
- Извольте, поделитесь.
- Он был гипнотизёр.
Отстал прохвост от цирка.
Пропил свой реквизит,
Оставив лишь брошюрку:
«Практический гипноз –
Простейший путь к успеху».
Не счесть его грехов,
Но этот самый худший:
Святоша-шарлатан
Завёл себе обычай
Дурачить прихожан,
«Стяжая благочинность».
Кострища с паствой жжёт
И толпы словоблудит.
Камлания творит.
- Что дальше с сектой будет?
Не проще ли, друзья,
Купить билет на поезд?
Продлил гастроли цирк.
Так пусть его нагонит.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.
ОХОТНИКИ НА ЁЖИКОВ.
Казалось, что в Фабуловку Дору Финкельштрюк занесло совершенно случайно каким-то заблудившимся бродячим поездом, нанятым ею, что бы прокатиться по окрестностям родимой Бранденбургщины. Между тем, юркнув в уютное купе к Кроткому Сержу и ожесточённо профлиртовав с ним пол Европы, они очутились на унылой платформе местной станции, куда вели следы Непобедимого Ёжика.
- Нас сколько будет?
- Ты один.
- Тогда увольте, миль пардон,
Бываю прыток только в своре.
- Смелее, Кроткий! Вспомни клятвы,
Что ночью прошлой мне твердил.
Я уступила – долг плати!
- Близки мы были по любви…
- Да ты и вправду туп, как пробка!
Что вижу? Слёзы на лице?
Ты плачешь, Серж?
- Прошу, простить. Я Водолей по зодиаку.
- Скорее Рак.
- Могу и раком…
Побыть, в угоду, полчаса.
- С Ежом не справишься, увы.
Ступай в постель – получишь ссуду.
- Усердно, Дора, отслужу!
- Не верю даже ни пол слову.
- Всему виной смиренный нрав мой
Я не охотник кровожадный,
А рыболов и гриболюб.
Своим ответом Кроткий Серж
В тупик поставил Финкельштрюк.
Кто перед ней? Дурак набитый?
Кому в объятья отдалась?
И даст ли пользу эта связь?
Одно лишь ясно, как и прежде:
Непобеждён, не сломлен Ёжик.
