Мари и Jay
Я – тихо с ветки падающий лист –
Безветренно, беззнаково, беззвучно…
Доказано, конечно, не научно –
Кто тихо опадает – сердцем чист.
Я – нота, потерявшая струну,
На взлете словом раненная птица…
И знаю, будет – что должно случиться,
Но я, тебе солгав, не обману.
Я – твой ночлег и утренний твой чай,
И первое осознанное слово,
Всё, что потом – докучная полова,
И то, что не охота и начать…
Я – твой наружу вышедший секрет –
Запазушная тайна и моленье,
Вернувшийся твой свет и вдохновенье,
Но я и тьма, которой слаще нет.
Я – след и шаг, опора и созвучье,
Твой вздох у края чуть раскрытых губ,
Твоё проклятье в миг, когда ты груб,
И нежность, в плен поймавшая сторучно.
Но и сама, поди ж, не сбереглась –
Заложница, простившая темницу,
Развенчанная слугами царица,
Отдавшая хоромы, титул, власть
За право проходить по острию,
По лезвиям на нож похожих рельсов,
Не заморозившая дивных эдельвейсов,
За обещанье их – благодарю…
Я здесь и там, меня лет сто, как нет,
И тысячу, как буду там, где встретишь,
Я – твой испуг, смущение и фетиш,
Твоё дыханье и дышать запрет.
Такою ты меня узнал во сне?
В нём было нам позволено так много,
И называть, как прежде – Недотрогой…
Ты, всё же, несерьёзно, но посмел.
Я – разная… и это акт небес –
Гарем в одно созвездье заключённый,
Сакральный свиток, по слогам прочтённый,
Твой тихий ангел и немного бес.
Не спрашивай – кто я…
Я обману… заставь запеть уснувшую зурну…
***
Я тихо с ветки падающий лист...
Но тишины осенней не нарушу!
Родным стволом считал я раньше грушу,
А лучшей песней – жаворонка свист.
Когда же на осиновом суку,
Дрожал я пожелтевший и озябший,
Пришёл туман, меня за плечи взявший,
И опустил в жилище к барсуку.
Я был подстилкой хищному зверью,
Я впитывал в себя звериный запах...
Но я поднялся вновь в проросших злаках,
Встречая вместе с птицами зарю.
День угасал – а я блуждал в ночи,
Под толщью льда искал себе приюта,
И сколько б не казалась стужа лютой,
Но снова на проталинах грачи...
Весь мир не познан, нет – не постижим!
И кем бы я по свету ни бродяжил,
Я там, где и зурна поёт протяжно,
И где щебечут в воздухе стрижи.
Я там, где ты завариваешь чай,
И там, где, сбросив туфли,входишь в реку...
Я твой давно отвергнутый Алеко
И твой цветущий редко молочай.
Я здесь и там... Меня сто лет, как нет...
Я всё стою на том же перекрёстке.
Бьёт по щекам, порою, ветер хлёсткий,
Не согревает сердце амулет.
Есть что-то неизменное во мне.
И вопреки природе трансформаций
Я сам себе – вселенная и карцер,
И то, что есть, и то, чего уж нет...
Порою, мне подвластны даже сны,
Их ход какой-то силой управляем,
И мир внутри, как внешний – биполярен,
От осени качаясь до весны.
Тяжёлыми шагами командора,
Я не тревожу утренней зари...
Пока я здесь – мне чая завари
Цейлонского, да с пряником медовым.
Не спрашивай - кто я...
Я тьма и свет... Я тот, кто есть, и тот, кого уж нет...
***
От осени качаясь до весны –
Качели, это... всё-таки – качели!
И зимородком сон на ветках ели,
Таиландский чай в пиале не остыл.
А мне опять приснились холода…
Так на ветру распахивает шубку…
Как в детстве я зову смешного Умку,
И он ко мне спешит по кромке льда.
Я помню свой ответ на твой вопрос…
И в точке джи изогнуто пространство
С упрямством не земного постоянства,
Там дуб на фоне сакуры подрос…
В обед сто лет – для дуба в самый раз,
Ему ещё столетья плодоносить,
И пусть нас заманила в парки осень,
Сурнай прольёт мелодию не раз –
О том, как над арыками кружит
Стрижей весенних маленькая стайка,
Изюм в ладошку сыплет мне Малайка,
А воздух полон вздохами джиды.
В моих краях соседствует Новруз
С мордовской речью, украинской хатой,
А родилась зачем-то я крылатой,
И до сих пор полёта не боюсь.
А зори здесь по-прежнему тихи…
И соловьи дурные до безбожья,
А мне бродяжить век по бездорожью
И песню птичью вкладывать в стихи.
И только у обугленной черты,
Где прорастают мак и подорожник,
И в душу льёт потоком майский дождик,
Я выдохну сиреневое «ты…»
Там нет меня, где видишь ты измену,
Я – дочь степей – на мелочь неразменна.
