Из книги Нарисованный голос 2007

ИЗ КНИГИ «НАРИСОВАННЫЙ ГОЛОС» (2007)

СУДЬБА «БОЖЕСТВЕННОГО ВЕТРА»
Поэма

Всем не вернувшимся домой посвящается



ТАЕЖНИКИ
(пролог)

1
Плещет затоками Дон,
Дрожит от раскатов грома
Белый станичный дом.
Плес, мешкотня парома.
Яблочный тихий рай,
Полуденная истома.
Живи, да не помирай —
Каждая тень знакома.
Капли литого меда,
Жирная колбаса.
Раки с косого брода,
Жиденькие леса
Сквозисты, привычны.
Пришлого много народа.
Сюда бежали обычно
За тихой свободой,
Волей наполовину:
За хаткой, землицей, овином,
Жизнью без крепости,
Гладких коров пасти.

2
Оставим в покое Дон.
Иной сибиряк чалдон —
Дитя неподкупной тайги.
Чувствуешь силы в душе? — беги.
На берегах кипучих рек
Искал свободы человек,
Быстрина сбивала с ног,
Но если подняться смог,
Усталый, голодный, дерзкий,
Пусть даже очень промок,
Пусть даже климат мерзкий.
В него бежали, как в омут
С головой непокорною кануть,
Начать судьбу по-иному,
На новом месте воспрянуть,
Заработать свои права.
Отслоится душевная муть,
Как сорная, свянет трава,
Все прошлое, все ненужное,
Беспамятное, недужное,
Суровый сибирский уют —
Ленивого тут не ждут.
Проверка на вшивость,
На крепость, на живость —
На перекатах студеной реки
Кроили породу сибиряки.
Смешался кандальный звон
С тунгусской гортанною песнью.
Бурятско-ордынский закон,
С поверьями русских полесий,
Московский говор,
Татарский смех,
Французский повар
И чей-то грех,
Кабацкий вор, —
Бездомный сор
Из года в год,
Из века в век.
Смесь дикости,
Сплав стойкости.
Себя соблюсти,
Семью спасти,
Долгой зимой прокормить,
Кедровничать, зверя бить,
От нужды — не от злости...
Крепчали сибирские кости.
Косая сажень в плечах,
А непотребный зачах —
Отсеял жестокий отбор.
Здесь даже каторжный вор
Природным блистал благородством.
Холеная барская кость
Могла обернуться скотством.
Добро проявляло злость,
Если добро показушное
Таежники — люди ушлые,
На мякине не проведешь.
Ты человек или вошь?
Проявишься, хошь-не-хошь.


(Часть первая)

1

Спящих рощ голубой венок,
На плечах твоих, о, Ямато!
Восходящего солнца поток
Золотит самурайские латы.
Красота твоя и венец,
Блеском сакур маня и играя,
Освещали бесславный конец:
Гибель пленного самурая.
Не от жала стального меча,
Грудь распарывающего до рвоты,
Он сгорел, как свеча, сгоряча
От тоски по тебе и работы…

2

Стены скользки, сырой подвал,
От границы этап к Байкалу,
Здесь живой полумертвым стал,
Воля сникла мало-помалу.
 И покорные, словно рабы,
Бесконечный тянули срок.
Относили к могилам гробы,
Зарывали в сырой песок.
Забывали свои имена,
Только родины милые песни
Высоко-высоко, как струна,
Пел старик, утомленный болезнью.
Ни таскать, ни рубить не умел,
А глаза разъела слюда.
Кто расскажет теперь, как пел?
Кто его понимал тогда?
За беззлобность и тихий нрав,
За негодность к мужскому труду
Заработал он горстку прав —
По Слюдянке искать еду.
Разрешали на сопках лесных
Собирать для лекарства траву
И поделки собратьев своих
Продавать, веселя детвору.
Ну, а если налажен сбыт —
Производство само собой!
Мы точили ему нефрит,
Украшая все той же слюдой.

Чашки, ложки, резные плошки
И игрушек веселый рой,
От свистка до губной гармошки.
«А япошка — мастеровой!»
Одобряли его старушки
(Жалость женская широка),
Наливали ему за игрушки
В кружку теплого молока,
Насыпали в мешок картошку,
Из печи — каравай ржаной
И кедровый орех, и морошку,
Омуль с радужной чешуей.
С пылу, с жару круглые шанежки…
Словно ведали те хозяюшки,
Сколько лет ему, сколько зим
Вьюгой смертною «Баю-баюшки»
Отпоет его баргузин.

А весною метровые льды
Раздробил о скалы Байкал,
Валунами лежалой слюды
Громоздился их мертвый оскал.
Объявили субботник у нас.
Чтоб своей не смущал бы кучей —
Из оттаявших трупов наст,
Побросали с отвесной кручи
Размороженный трупный балласт —
Наших братьев, погибших от холода,
От побоев, цинги и от голода.
Их земля своим телом укрыла —
Незавидная вышла могила.
Ни креста, ни доски,
эка невидаль,
Чтоб ни портили очередность,
Под откос узкоглазую падаль,
И в порядке отчетность.

…Мы полой прикрывали слезы,
Полноводные, как река.
Посылали начальству угрозы
И увидели старика…
Прижимал он к глазам ладони,
Грыз зубами колючую цепь,
Так узду раздирают кони,
Когда рвутся в степь,
На простор, в бесконечное поле,
Разметав тростник,
Принимая и смерть за волю,
Пусть на краткий миг…

3

Что-то тихий старик замыслил?
И не ведали, не гадали,
На обычный таежный промысел
За приварком его снаряжали,
Чтоб отведать, как хороша
Прибайкальская черемша!

Восхищает тайга весной.
Ее страж не велик, но смел,
Средь снегов принимает бой
Знаменосец весны — пострел.
Фиолетовые макушки
В золотисто-зеленых латах
В окруженье берут опушки,
Все в проталинах, как в заплатах.

Потихонечку, не спеша,
Осторожно и без натуг
Собирается черемша,
А в народе — «медвежий лук».
Поселковые ребятишки
Ему мудрость растолковали:
«По весне заломал мальчишку,
А ты, старый, уйдешь едва ли.
Понимашь, надо зорко глядеть:
Черемшой набивает медведь
Отощавшее за зиму брюхо.
Плохо видишь? Так слухай ухом!»

4

Улыбался лесным былинкам,
Разгребая еловую мякоть,
Любовался солнечным бликом
И ему захотелось плакать.
Где-то там, за высокими кедрами,
Ветер с морем играет в прятки.
Путь домой измеряется метрами,
Когда рядом, и все в порядке...
Путь домой выстилают тела,
Жертвы, жертвы — дорога боли.
Жестко карта им все легла —
Мерзкий счет выставляет неволя.
«Кто знает, какою ценой,
Когда, кто вернется домой?»

5

Распускается иван-чай,
И поля от жарков жарки —
Бесконечна в душе печаль
Неусыпной моей тоски.
Слышу голос родной земли,
Голос пращуров, голос воли.
Словно в жилы мои потекли
Волны древней и мудрой крови:
Край надежды, земля чудес,
Заповедный таежный лес.
С давних пор от лап подлеца
Он в себе сохранял беглеца.

Пусть от холода и от жажды
Потемнеет твой веер бумажный,
Вольные люди — дети тайги,
Чувствуешь силу в душе — беги!»
Можно судьбою играть,
Плыть по жизни под парусами,
Но землю, где умирать,
Всегда выбирайте сами!

6

Прокатилась по лагерю весть
Не отметился на поверке!
За побег головы не снесть,
Даже имя зэка на фанерке
Не напишут, если убьют.
Закатают в пустую породу.
Сколько сгинуло здесь народу,
Сколько смертный нашли приют?

7
Овчарка на зоне волк,
Натягивает поводок,
Знает в погоне толк…
Теплой плотью, кровью живой
(Для охоты на беглое тело)
Не баландой и не травой
Кормят мясом ее, чтоб летела.
Сквозь овраги и бурелом
Разрывать по команде: «Ищи!»
Челюстями, как ржавый лом,
На затылках ломать хрящи…
На бессильного старика
С ладонями, как у ребенка,
Охотились наверняка…
А птицы кричали звонко,
Голосили, словно просили.
Путал след овраг и лощина —
Это только природе по силе.
А овчарка — просто машина.

ПОБЕГ ИЗ АДА

(Часть вторая)
1
По узкой подземной ветке
Снуют и снуют вагонетки,
Груженные пыльной слюдой,
Политые горькой слезой.
Старика затолкали в одну,
Словно камень пошла ко дну,
Погрузилась в сырую темень.
Замелькали серые тени
При свете чадящих свечей.
Ты здесь и уже ничей.
Дорога в один конец…
2
На куче битого щебня
Умирал седой самурай.
Ему казалось волшебно
Прощался таежный край
С его одинокой душой,
Сон распоследней межой
Прижался к его изголовью,
Сливался с остывшею кровью
Его полувысохших жил.
Только во сне он жил.

Сознанье в предсмертный час
Сорвало иллюзию с глаз,
Вернуло в сырую пещеру,
В темный и душный подвал,
В запах смрада и серы…
— О, Ямато! — позвал
Он свою далекую землю
На границе вечного мрака,
Дабы избегнуть страха:
— Пошли мне солнечный знак!
Заходила земля ходуном.
Осколок вспыхнул лучистый
Трещиной на граните,
В отработанной штольне,
Тоньше ушка угольного,
Ярче, чем солнце в зените!
Поймал самурай осторожно
Лучик в сухую ладошку.
Нежнее держать не можно,
Над ним подышал немножко
И умер в забое мглистом.
Скалы вокруг зашатались,
Земля застонала от боли,
Мрачные стены подались.
Знамением сладостной воли
Проклюнулся тоненький лаз.
Был он чуть больше наперстка.
Хлынул потоком хлестким,
Смывающим слезы с глаз,
Сметающий все на свете
Свежий байкальский ветер!
5
Тяжек невольничий стон
Светлому оку планеты,
Мутит кристальные воды
Доброго великана,
Спящего в лоне Земли.
Вода голубого Байкала
Не всегда чиста и прозрачна,
Закипает она от накала
Его нервов, становится мрачной.
Хлещет дождь, гудит ураган.
Разрывая густой туман,
На сопки сходит сама
Хозяйка ветров — Сарма!
Пугает заблудшие души
И мечет, и топит, и крушит
Беспомощные суда
Сверху и снизу — вода…

6

В одну из таких ночей
Рубили навстречу свету,
Не жалея свечей,
Веря в святую примету
Доброго знака. Дорога.
Осталось совсем немного…

7

— Всем уходить нельзя!» —
сказал седой генерал…
Камикадзе должны остаться,
Сколько смогут держаться,
Выполняя работу за нас,
На родине вас оплачут
Сакуры черной цветы…
Грозный «Божественный ветер»
Ваши судьбы отметил,
Ваши развеял мечты…
…………………………………..
Без перерыва на отдых и сон
Рубят слюдяные глыбы.
Только подальше ушли бы,
Скрылись за горизонт!
Надо рубить, камень возить
Полные вагонетки
Ни за пайки, ни за призы,
Ни за плевки и монетки
Валятся с ног и чумеют,
Работают, как умеют —
Жизни бойцов выкупают
Из злополучного плена…
Пусть всемогущие Боги
Хранят их души в дороге,
Они сберегут тела!
Дорога к солнцу легла
Вверх по крутым горам
Окоемом седого Байкала…
Горы таежный храм,
Куда нога не ступала
Еретика особиста,
Смершевского садиста.

8

«С камнями на пулеметы
Пошли узкоглазые черти.
Ну, кто же тут разберет их,
Фанатиков жертвенной смерти!
Молчали, как на параде!
Спросите, чего ради
Месяца три давали
В день по шестнадцать норм?
Полные наливали
Чашки на их прокорм?
Лагерь засыпан гранитом,
Чтоб не губить своих,
Взорвали вход динамитом,
Воду спустили на них.
Смыли подземной рекой», —
Рапорт под грифом: «Секретно».
Сколько погибло конкретно
Ведает лишь могила
Из мрамора и воды —
Время смыло следы,
Тайну пещера укрыла…


ОБРЫВКИ ДНЕВНИКОВ…

Часть третья

1
Омываема океаном
Спит Япония.
Пряным, алым
Огибаемая восходом,
Просыпается год за годом…
До нее не добраться нам.
Каждый верит своим богам,
Но отеческим берегам
Мы — далеки, близки — снегам.
Стала мачехой нашей Сибирь,
Стала сводной сестрой — Тайга.
Но не вся, два аршина вширь,
Станет нашей могилой Тайга.
Дом, как призрак в ночном тумане,
Манит пламя, коснись, обманет
Зазеркальной своей теплотой.
Кто там замер? На месте не стой…
Здесь не слышно собачьего воя,
Здесь не видно следов конвоя …

Даже небо в осколках слюды,
Машут кедры мохнатыми крыльями.
От недоброго взгляда следы
Мы скрываем за сухожильями
Этих древних таежных рек,
В пляске их каменистых россыпей.
Мы домой хотим, человек!
Сколько братьев наших без просыпу
Спят в завалах из каменных плит
Неподъемных гранитных стен.
Так их сон нашу кровь леденит,
Что мы спать не можем совсем.

ЗАПИСКИ ЯПОНСКОГО ГЕНЕРАЛА

Надо путь уступить молодым.
Обдирает морозный дым
Череду бесполезных соцветий.
Обладают бессмертием дети,
Для которых миг бесконечен.
(Да еще сумасшедший беспечен).
Надо, надо путь уступить.
Боже правый, как хочется жить!
………………………………….
Генерал перестал молиться,
И, казалось, застыл в сатори.
Лица, лица, простые лица,
Переменчивые, как море.

(Ожидают ответа вскоре…)

Отрешенность бессвязных мыслей:
Старость, немощность, слепота,
Сила в мыслях уже не та.
Досконально познав науку смерти,
Непременно полюбишь жизнь.

(Ах, шальная мысль, отвяжись!)

Неподвижное, как яйцо,
Маска смерти рождает скуку.
Самураю важнее лицо,
Когда тело вкушает муку.
Маска мысли родила улыбку,
Поиграла складками губ,
Словно в морге качая зыбку,
Вызывая невольный испуг,
Хрипло вырвалось слово: «сэппуку»,
Он сказал и отдернул руку
От лица. Оно стало чужим…
На мозги тяжелее гири —
Слово страшное: ХАРАКИРИ.
………………………………….
Долина бела от снега,
Ей не хватает красок.
Жадного поцелуя
Огненно-жаркой сливы,
Рассыпавшей у корневища
Красные лепестки…

ХАРАКИРИ

О, условности крепкие цепи.
Не татами, а телогрейка
Под коленями у меня.
— Пусть кайсаку кедр не зацепит,
Размахнувшись у старого пня…
(Что же дальше диктует традиция?)
Надо из сакадзуки напиться
Ритуальным глотком саке,
Распоясаться и налегке
Над священным занятьем склониться, —
Тушью хокку нарисовать,
Лист сложить и камнем прижать,
Отодвинув на три ладони…
Древний веер и меч уложен
В блюдо круглое, без излишеств.
Отказаться? — Позор, мальчишество.
Избежать бесчестья не трудно.
Трудно с легкостью умереть.
Не в постели, сейчас, прилюдно.
Нет, кайсаку в глаза смотреть
Слишком тяжко.
Теперь молиться…
Лица, лица, чужие лица.
Ни забыться, ни отгородиться.
Только бы ничего не забыть.
Боже правый, как хочется жить!

Молниеносным движеньем рассек
Он живот от груди до чресел,
Вертикально, наискосок.
Прояснившийся взгляд стал весел.
Улыбнулся одной гримасой,
А кайсаку главу отсек.
В нем и не было вовсе массы.
Как подкошенный лепесток,
Он склонился над головой,
Разделенной навеки с телом.
Словно душу перед собой
На сугроб уложил неумело.
На проталине, красной от крови,
Лист ольхи стал нездешним, багряным,
Словно лист японского клена
Пятерней прикоснулся к Тайге.
Где ты, Япония, где?

4
И ушли, приминая снег,
Через кряжи Хамар-Дабана,
Чтоб негаданно и нежданно
Пересечь знаменитый хребет.
Лютовал ночами Култук.
Приседали на каждый стук,
Хруст надломленного сучка.
Нервно вздрагивали от толчка
Прибайкальского землетрясенья.
Как у матки, искали спасенье
У покрытой камнями земли
(У которой моли — не моли,
Человек не получит прощенье).
Духам синто — капли саке,
Ее щедро налили Тунке —
Прародительнице Байгала,
(По-бурятски — «высокий огонь»).
«Ты прости наши жертвы малые,
Неприкаянного не тронь,
Мать долины, златая Тунка,
Поднимается в облака
Твоя солнечная вода.
Пусть минует злая беда
Тех, кто хочет вернуться домой.
Награди нас счастливой судьбой!
Охрани нас от лихолетья…»
(Только слабый природе брат!
Сильный путь расчищает плетью).


6

Годы плавились в злом горниле
Половинчатого отчаяния.
Неуступчивые — замолчали,
Несгибаемые — сгнили.
На три метра оттает почва,
Ниже — вечная мерзлота.
Грязь, болото, топкие кочки,
Лагерь, склизкая мокрота.

Снова снятся страшные сны
Присягнувшему жизни войску,
Даже просто выжить — геройство
В мясорубке любой войны!
………………………………
Не отпускают грехи,
Когда смежаются веки
Зарубками на человеке,
В мозгу проступают вехи,
Занозы, осколки, огрехи,
Ошибки, просчеты, прорехи…
Минутному счастью помехи…

ЧЕРЕМУХОВЫЙ ОВРАГ

Что же может со смертным случиться
Кроме смерти? — Какое открытие?!
Кто тихонько идет, кто мчится,
Будто в лавку спешит к закрытию,
Всех расталкивая, опережая,
Словно двери захлопнут рая.
И напишут: «Вакансий нет.
Покупайте обратный билет».
…………………………………..
А черемуховый овраг,
Он любому подарку рад.
…………………………………..
Сколько в землю на удобрение
Полегло в живописных местах.
И всемирный закон тяготения
У подножия распластал
Бесприютных страдальцев множество
И прикрыл горевое убожество
Чьих-то богом забытых детей
Покаянной красой своей.
……………………………….
Ах, черемуховый овраг,
Там семья и пропавший брат.
……………………………….
Палачей тоже оплачут.
Траурный сервис им
По скупому тарифу оплачен,
После смерти притиснут в строй.
По стандарту — оградки, рябинки.
Пару дней некрологи, поминки,
А потом тишина и покой…
И железною тумбой стой
Под облупленною звездой…

ПЕСНЯ ПАРНЯ  ИЗ НАГАСАКИ

Какая разница, где был дом,
Если дома под небом нет.
Я родился на солнечный свет
В городе с крепким мостом.
Таких в Японии много,
Вам есть куда возвратиться.
Город над тихой рекой
Может мне только сниться.

Выжженная дорога.
Обугленная страница
Письма к любимой жене,
Достопочтенной Кохару.
Тень на разбитой стене —
Мама с отцом напару,
Как слезы оплывшей свечи,
Сжаты в один комок...
Жалящие лучи…
Я теперь одинок.
Поздно! Кричи не кричи,
Никто уже не услышит!
Бренное тело
дышит
мое,
Душа умерла…
Воронье
Черные чистит перья:
«Обыденная потеря
На фоне военных бедствий».
Вранье!
Кто и когда их мерил
Статистикой соответствий.
Сильный — бесчеловечен,
Адовым знаком отмечен.
Пепел по городу — пуха нежней…
Небо над городом — солнца светлей.
Тени лежат без движения —
Нету у них отражения!
Выкипевшая река
По-прежнему глубока.
Ни единого звука,
В городе звонком — глухо.
Займите, прошу, слезу мне!
Слезы смывают безумие
С окаменевших очей.
Лязг самурайских мечей
Город, что больше ничей,
Не встревожит. Отныне и присно
В вымершем городе чисто.

Это небесная кара,
На всю Японию карма
За злые мысли легла
И за людские дела.
На поколение до,
На поколение после,
На поколение рядом,
На поколение возле
Ядерного пожара —
Это небесная кара!

***
Нас  сдали в плен,
Как будто мы шпионы.
Мы в жилах вен
Перекачали тонны
Чужой земли
Размоченной в воде.
Мы не смогли.
Нам места нет негде.
Нет места на Земле!

МОРЕ

(эпилог)

Море мои обнимает колена,
Теплое море...
Целые полчища смрада и тлена
Сгинули в море.
Море, морская гладь у причала,
Желтые камни.
Море, уже не начать сначала,
Сгинуть и кануть.
И раствориться в твоей колыбели,
В круговороте.
Боль утолить, утопить веселье
Разом, на взлете.
Слишком печальна земля для могилы,
Слишком привычна.
Всех уравняла и всем поделила
Голосом зычным.
Море развеет унылую скуку
Смертного часа.
Каждому жесту и каждому звуку
Море — гримаса.
И разломить эти воды густые
Вам не под силу.
Кто выбирает желанья простые.
В море могилу
Я выбираю, забыв о покое
Каменных статуй.
Горько-соленое гордое море
Волнами радуй.
Как отраженье божественной силы,
Алые зори.
Огненный шар между белым и синим,
НЕБО И МОРЕ.

 ***
Я стихия — стихи я пишу,
Еле слышное в воздухе слышу.
И почти над землею вишу,
Кто-то вышний мне душу колышет...

***
Опять писала ни о том,
И ни тогда,
Не очень признанный прием
Во все года.

МОЯ СТРАНИЦА

Моя страница — моя странница,
Перо и белая бумага,
Здесь время веретёнцем тянется,
Полощется на древке флага.
Бела страница — флага белого
Защита труса побеждённого.
Черна страница — вызов смелого.
Строка— тропинка проторенная.
Полоска — белая и чёрная,
Матроска в буре закалённая.
Совет: уж коли варишь щи,
Попробуй не переборщи.

***
Лишь одно стихотворенье из ста
Записала на пол-листа.

НАРИСОВАННЫЙ ГОЛОС

Нарисованный голос на белой бумаге
Распадется на тысячу узеньких строчек.
Чтобы врать по инету, не надо отваги,
Ведь слеза эти строки совсем не омочит.
Монитор равнодушен к призывам о чувстве,
Оэкранено время безликих, без бликов,
Но детей мы находим отнюдь не в капусте,
Имена подбирая из кличек и ников...

ПРИБЫЛЬ ОТ МИРАЖА

Капиталист, мой моралист в законе.
Легче простить, чем что-нибудь вам объяснить.
Слово мое дрожит, как птенец на ладони,
Может, ты прав, по течению надежнее плыть.

Быть на мели, выгрести в тихую пристань,
Где комары, бабочки и камыши,
Может, мой стих неумел, бестолков и выспрен,
Только царапает — не достает до души.

Деньги важней, чем картины, этюды, сонеты,
Если за них не выручить ни гроша.
Кто на весы положит след от кометы?
Кто просчитает прибыль от миража?

Глупо живу — ничего на счету не пряча,
Душу-копилку однажды разбила в сердцах.
Будет кредит мой, взятый под жизнь, оплачен
Звоном монетным ландыша-бубенца.

Денежный фонд лучика золотого,
Бросовой мелочью жемчуга не тая,
Из полусна извлекаю живое слово,
В рамку вставляю нового бытия...

ВРЕМЯ СЕРЫХ

Время серых поэтов —
Бледнолицых, бесцветных,
Однополых дуэтов
И обложек конфетных.

Плоскодонные в доску,
Грудью на амбразуру
Книги книжных киосков
Рвутся в литературу.

«Время серых» по серым
Метит изредка красным,
Кровью жертвенной, первой
Их героев несчастных.

В куполах и стигматах
От бандитских разборок,
Их молитв троекратных
Благороднейший шорох.

Путь бубновый, крестовый...
Пост на нарах горячий
И побег бестолковый —
Анекдотец ходячий...

В нем умрут и воскреснут,
Обрастут телесами.
Путь их адово-крестный
Под ТВ небесами...


СТАРЫЙ ДРУГ

Какого нафига и фига
Ломаешь пьяную комедь.
Заляпан стол, открыта книга,
От мыслей можно офигеть.
И никакой столбец не начат,
Оконный плавится туман,
Да радио уныло квачет
Про то, как счастья ждал цыган.
Цыган цыпленку не товарищ,
Хотя и скажет злобно: «Цыц».
Тихонько книжечку поставишь
На полку, среди всех страниц,
Свою найдя, и просветленье
Коснется медленно чела…
Зачем ты пьешь до отупенья,
Чего ты ждешь? — Чтоб ночь прошла?
Чтоб в отражениях былого
Своей нащупать жизни нить?
Хотя доходит до смешного —
Найдешь и снова станешь пить…
Комедиант и просто бабник,
Тот самый друг, что стоит двух,
От поисков себя ослабнет,
Стихами, загружая слух,
А руки грязной стеклотарой.
Пойдет к кафешке за углом,
Там сдаст ее прибыток старый —
Поллитра, пиво, новый том …
И снова начинай сначала,
Пили его за все грехи —
Кому ума недоставало —
Ночь, комната, стакан, стихи…

 ***
«Я влюблена в саму Любовь!» —
Наверно, в этом что-то есть.
«Любимому не прекословь,
Ему судьбу доверь и честь…»
А если ты жарчей огня,
С душой, как чайка над водой,
Любви нет пристани, нет дна,
Чтоб утонуть…Что делать той?


***

Я не люблю мужчин, которых я люблю.
Они чуть-чуть подлей, чем остальные.
Мне врут, а я их, в сущности, терплю —
На грошик дела, да слова пустые.
Быть может, я люблю их за слова,
Нанизанные на скупую нитку?
Немножечко кружится голова,
Когда читаю в золоте визитку:
«Ген. дир.», «Ком. дир.», «Советник», «Президент»…
Как много в этом спеси и гордыни.
И в портмоне надраен каждый цент.
Запоминаю на визитке только имя.
Я выбираю имя невзначай,
Каким их мама в детстве называла,
Их приглашаю на простецкий чай,
На штопанное в клетку покрывало.
Стихи читаю и слова тихи.
Я говорю, что в мире зла не мало.
Гоню их в дверь, шаги мои легки,
И вою от тоски под одеялом.

ССОРА

«И не будет тебе ни пути, ни дороги!»
Это мне?. А тебе и дорога, и путь?
Отменяю тобой вдохновлённые строки
И пытаюсь осипшею грудью вздохнуть.

То же небо в оборках былого величья,
И берёзы, как зебры, в белёсом лесу,
Где тебя обложу трехэтажной дичью
И такую же дичь про себя понесу.

МОСКОВСКИЙ РОМАНС

Тихо тикают: «тики — так»,
Мои часики на ладони.
Говорят: «Всё пустяк, пустяк»
На неведомом лексиконе.

Тихо тикают: «тики — так»,
Ни меня, ни тебя не жалея.
Что-то было не так, не так.
Просто отрок прошёл по аллеям.

По аллеям моих стихов,
Начитавшись красивых книжек,
Ни стихов не хватило, ни слов,
Ты уходишь, так уходи же.

Не романтик и не чудак,
Просто винтика не хватило.
Что-то было не так, не так,
Может, как-то не так любила?


***

Берёзовой баней
Пропах до небес
Берёзовый лес.
С листочком в кармане,
Без всяких чудес
Ныряет в подъезд.

Два шага — ступенька,
Ключа поворот,
На ощупь — кровать,
Не Женечкой, Женькой
Она в темноте
Захочет назвать.

Иллюзий не скроет —
Размыта печаль,
Расплавлена цель.
Иллюзий не строит —
Ключа поворот,
Два шага — постель.

Бессмысленность речи —
«Пусть лучше кровать,
Чем вой в пустоту».
Ведь жизнь быстротечна —
Пора выбирать —
Он выберет ту.

Он выберет ту,
Ее выбирать —
Не надо совсем.
Ключа поворот
Здесь сцена — кровать.
Прощанье без сцен.

Она его любит,
И хочет понять,
И хочет простить.
Иллюзий не строит.
Сначала обнять,
Потом — отпустить…

***

Почему-то зачем-то нужно, чтоб слова разгорались жарко,
Чтоб сметало и разносило прахом по полю, на распыл,
Чтобы грозная, яркая сила меня злом по земле носила,
Чтоб глаза полыхали жарко, чтобы ты меня разлюбил…

Почему-то зачем-то нужно, чтоб от слёз глаза растворялись,
Чтоб огнем по щекам стекали, и обиды мне горло жгли.
Для чего-то кому-то нужно, чтобы мы, как враги, расстались,
И слова, как свинцовые гири, на страницы мои легли.

***

Уходишь прочь, просить я не вольна,
Твоей души растрогать не сумела.
И только ночь, да желтая луна
Мне шепчут, что тебя не переделать.

Ночь наступает черта не черней,
И звезды — камни в луже небосвода
Перевернутся в ней. Игра теней
Сольется в пятое, иное время года.

Луны клубочек размотает сны,
Во сне распахнуты — раздеты и разуты,
Мы сердце распускаем до весны
И тянутся секунды, как минуты.

Поводит раздобревшая луна
Боками в тесном обруче заката,
До завтра похудеет, как струна,
В бараний рог согнется...
Виновата.

И ты виновен — «Гой тебя еси»,
Ты не спросил счастливый свой билетик,
Ты вызвал по мобильнику такси
И заперся в рабочий кабинетик…

АЛЬБА

— Любимый, погасли свечи.
Мой нежный, скоро рассвет.
— Любимая, миг бесконечен,
Часов у бессмертия нет.

— Любимый, тебе приснилось.
Я плачу, ты хмуришь бровь.
Не вечна любовная сырость,
Но бесконечна любовь.

— Любимый, одно касанье
Бросает то в лед, то в огонь.
И звезд чрезмерно мерцанье,
Я вспыхну, ты только тронь.

— Мой нежный, я вспыхну сверхновой,
Ты имя лишь приготовь...
Рассвет васильково-лиловый.
Мы смертны — бессмертна любовь.

***

Все пожары собраны в окурке,
Жмутся зажигалки на ветру.
Мы друг с другом поиграли в жмурки,
Я же до рассвета не умру.

Я уйду в двенадцать, пополудни,
Там, в зените, бьется алый шар,
Словно маячок на хлипком судне,
В перекрестье всех небесных кар.

Я уйду на цыпочках, не слышно
И обидой вас не уколю,
На губах твоих, со вкусом вишни
Зреет злое слово: «не люблю»…

ВЕДЬМИНО ВЕРЕТЕНО

Сердце стучит, славно ткется любви полотно,
Точно также по стуку в груди мы любовь узнавали.
Больно колется ведьмино веретено,
Где от взгляда колючего на сто веков засыпали.

В полусне продирались сквозь розовый куст
И кляли свое сердце напропалую
За желанье коснуться отравленных уст
И погибнуть от лживого поцелуя.

Сердце строчит, с перерывами робко стучит.
Пережимает и рвет свою ткань от мороза…
Ложь погостит и отпустит. Написан лежит
Свиток чьей-то любви, где все точки — тире —
                                это азбука Морзе.

***
Верните женщину в Любовь,
Она простит вам все на свете,
Шутя подсядет на морковь
И отощает на диете.

Достаньте Солнце и Луну,
Дарите звездные алмазы,
Все вам простит, не обману,
И не поймет, что это стразы...

Верните женщину Любви,
Пусть на мгновенье, но верните,
Пусть будут слезы до крови...
Потом на цыпочках уйдите...

СОНЕТ

Колокольчиком слух разносится,
Слава сплетнею на окне.
И полощет разноголосица
Языками да обо мне.

Не расколешь жизнь как горошину,
А покатится - не найдешь.
И полюбишь-то не хорошего,
А по любу милый хорош.

Обесценишься - куда денешься,
Расплескаешься до суха,
И очутишься медной денежкой.

На ладони у дурака;
Разменяешься медной мелочью,
Медной сдачею с пятака.


ПАМЯТКА СЫНУ

Мужская ласка,
Как свежая краска —
Прижмешься — испачкаешься!

Автоцитата


Мужчина после тридцати —
Тип отрицательный.
Типично лыс, бестактно практичен,
Пролонгировано логичен.
Толст,
Если холост — худ.
И руки об него оботрут
Бешеное количество одиноких баб —
Это труд!
Баобаб тоже одинок, но высок.
С женщин брызжет малиновый сок,
Они любят мужчину после тридцати,
Его, как знамя, можно вперед нести,
Если его вынести.
Как это вынести?
Вынести мусор проще,
Чем сор из избы вымести…
Мужчина лет пяти,
Что из тебя вырастет
Лет этак после тридцати?
Ну, а пока — расти!

***

Была бы нужна тебе,
Ты бы ко мне пришел.
В радости ли, в беде
Сел за широкий стол.

Я для тебя тоска? —
Так бы сказал, не врал.
Ладонью бы у виска
Душистый след оттирал.

Просто бы налила
В стакан до краев вина,
Простила бы, поняла,
Осталась потом одна…

Без вести запропал,
В радости ли? В беде?
Зарастает тропа
В лопухах, в лебеде…

***

Я вынимаю ручку, как нож из спины.
(Твоей спины на чужой постели).
И мысли черны, и слова черны
Из тех, что друг другу сказать не успели.

Железной ручкой тычу в тетрадь.
Мало руке стола, и обыкновенно
В рост поднимается фраз хромоногая рать.
Сквозь этот строй мне опять продираться из плена.

И буду жечь безжалостно, как в бою.
Не стоит свеч та игра, где едят без соли...
Но даже в «убью» мне слышится: «Я люблю»...
Поставлена точка, и, видимо, я на воле.

* * *

Я смою все мысли с его чела.
Буду носить с упрямством мятежным,
Как желтая злая пчела
Медовую одурь — боль и нежность.

В его руках я синицей усну.
Серым журавлем на синем небе
Промелькнет минутный испуг
Белой волной на смятой постели…

Брось меня, Господи, в черную хлябь,
Испепели, разорви на части,
Но, пожалуйста, не оставь
Без надежды на горькое счастье.

 ***

Не мое это было счастье,
Потому что мое не плачет,
Не зовет в ночи безутешно,
Не ломается пополам.

Не мое это было счастье,
Так легко прокричалось: «Здрасьте!».
Не мое это было счастье,
Своего никому не отдам.

Потому что пушисто и хрупко,
Как ворсинка на коже дракона,
Как игла с его жизнью бесценной,
В глубине мирового яйца.

Не зови ты меня бедою,
Не зови ключевою водою,
Не отдам я ключи от счастья
И тепла своего не отдам.

Потому что в ночи безутешно
Над чужим убивалась вдовою,
Сбрызнув слезной мертвой водою,
Разорвала напополам.


***

Никто ни в чем не виноват.
Вдруг за весной случилась осень,
Попав под летний листопад,
Мы у судьбы прощенья просим.

Произошедший невпопад
За шаг не в такт, против теченья,
Никто ни в чем не виноват,
И не за что просить прощенья…

«Ах, если б да кабы могли
Вспять повернуть родную душу,
Отнять добычу у земли,
Ах, если бы Господь послушал…»

Но в теплых солнечных лучах
Купает крылья небо сине,
Там отступают смерть и страх,
И просьбы кажутся пустыми…

***

Снежное сияние деревьев,
В облака закутанных берез.
Неразрывность утонченных звеньев
Закалил под градусом мороз.

Закрутил в седую паутину,
Заманил в тенета декабря.
Белою болотистою глиной
Залепил и реки, и моря...

На веревке мерзлая простынка
Бьется на прижимистом ветру.
А душа застыла, словно льдинка.
Наломавши дров, слезу утру.

Чёт и нечет, словно чёрт и нечерт —
Белая и черная черта.
Скоротаю божий день и вечер,
И сойдет на землю чернота.

Затоплю спасительницу — печку,
Мой сверчок заплачет на шестке.
Из трубы взметнется к Богу свечка,
Жар с золой оставлю кочерге.

***
У меня будет крошечный мир,
Под окном, с голубою сиренью,
Я его залистаю до дыр,
Зачитаю, как стихотворенье,
Я его сберегу от потерь,
От разлук я его заколдую,
В этот мир запечатаю дверь,
Проживу свою жизнь, как чужую...

* * *

Как лист зеленый пожелтеет день,
Наполнится усталостью и прелью.
И там, где слух разбужен был капелью,
Уснет мудрец под медный звон травы,
Желтеющей на поле васильковом.
И старый день звенеть не будет новым.
И старый дом быльем лишь порастет.
Засыпан снегом, в ноябре уснет.

Как пестрые несушки на насесте
Деревья оперенье из листвы теряют.
Перья — листья, перья вместе
Набьют подушки пышные зимы.
Все станут ждать, когда отверзнув слух,
Вдруг встрепенется солнечный петух,
Разбудит свой курятник оголтелый,
Лист развернется — клейкий, неумелый
И никогда не вспомнит прошлый день.

***

Из хрусталя цвела Земля Обетованная.
И в белом снеге словно затаясь,
Спала земля, любимая, желанная,
И смертная в душе ослабла связь.

Ты обжигаешь легкие мороженым,
Густым и дымным зноем голубым.
А снег лежит нетронутым, нехоженым,
Хрустящим, свежим, пышным, молодым.

Утонешь в этом море снега белого,
Умоешься застывшею росой.
Не тронешь — не оценишь мира целого
С по-детски не целованной красой.

Цветет земля, пресветлая головушка,
Под снежными ресницами смеясь,
Над ней еще гнезда не свил соловушка,
А смертная уже бессильна связь.

***

Прости, мой друг, ведь ты, к несчастью, дорог
Поэту, что с законом не в ладу —
Мне чуть за двадцать, вам — чуть-чуть за сорок,
В вас утонула на свою беду...

И пишутся затейливые вирши:
«Ваш огонек украсил мой ночлег...»
Люблю, грешна, меня простит Всевышний.
Что наша жизнь? — какой-то жалкий век.

Мой добрый друг, вам проще, вы сильнее,
А мне сегодня ночью не уснуть...
Вы — не Ромео, я — не Лорелея,
Мне право грустно сделалось чуть-чуть.

И обронила слово, как слезинку,
На волосы, что жарче янтаря.
Простите непутевую Маринку,
Я вас прощаю, проще говоря...

* * *

«Птичка Божия не знает ни заботы, ни труда…»
А.С. Пушкин

Как беда нахлынет
Черною водой,
Станет на губах полынью,
Горькой лебедой.
Соберу в кружок я стаю
Резвых птиц,
Воробьишек привечаю
И синиц.
След петляет по дорожке
Не простой.
Я рукой посыплю крошки,
Милый мой.
Пусть развеют озорные,
Расклюют.
Все дела мои пустые,
Весь уют.
Божьим именем скликаю
В хоровод
Божьих птичек в Божью стаю
Круглый год.
Накормлю их без вопросов,
Милый мой,
Хлебом белым, чистым просом,
Чередой.
И отступит тьма седая
В тот же час,
Птичий щебет, Божья стая
Молит Господа за нас.

***

Город бьется в сетях золотой паутины,
Словно рыба об лед, словно сом в ледостав.
Шапку снега на брови из елей надвинув,
В снежной спячке забылся зимний лес.
                            Я устал:

От нелепой, бессменной борьбы с бездорожьем —
Сущий с круч Араратских наблюдает как сын —
Несмышленый балбес его, с грязною рожей,
Водит стайку машинок по дорогам крутым.

А по этим дорогам до Него не добраться,
Кто же горние тропы асфальтом мостит? —
Посреди перекрестка напиться, надраться,
Протрезветь… и останутся горечь и стыд.

Нет дороги прямей, чем стежок по равнине,
Снежной белой равниной, пешочком домой,
Там назначена встреча…
                       Мечтаю о сыне —
Он обещан мне в городе ранней весной…

А дорогу судьбы не проложит по карте
Мне библейский Сусанин — пророк Моисей.
Я бреду по дороге, я ищу, я на старте,
До Тебя бы добраться, до Тебя бы скорей…

***

Дойду до кромочки жилья
Версту с лихвою.
А в поле нету ни жнивья,
И волки воют.
Как много теплого огня
В глухой деревне.
Там встретят всякого меня,
Там голос древний
Гудит в чащобе за углом,
В лесу древесном.
Там поят белым молоком,
И хлебом пресным.
Там насыщают, не таясь,
За палисадом.
Там мало доброго меня,
Но и не надо.
Тепло и чисто от огня
В светелке тесной.
Там отпоют в распев меня,
И я воскресну.

РУСАК

Может, сказка топает за полем,
Да бежит по жниве русый заяц.
Ничего ты, миленький, не понял,
Не брюнет, не лысый, не китаец…

Просто синеглазый мой мальчишка,
С юными случайными прыщами,
На лице синяк, а может, шишка,
Любим вас таких, таких прощаем.

Всех прощаем, где иных набраться,
Русый мой русак, любимый заяц,
Станем спорить, драться, целоваться,
Не брюнет, не лысый, не китаец…

Мой воитель — воин-охранитель,
Верный оградитель мой от страха,
Словно сказки русской светлый житель —
Русый чуб да красная рубаха.

Не рубаха — рыжая футболка,
Не кольчуга — камуфляжный китель,
Берцы, стрельбы, смена, самоволка —
Сердца беспардонный похититель.

Скупо вас рождают наши пашни,
Не хватает русого в природе.
Милый мой, не пришлый, не вчерашний,
Русый огонёк в честном народе.

МОЙ ГОРОД

Мускулистый, как все настоящее,
Город просто пристанище дал
Моему поколенью ледащему,
Что сходилось квартал на квартал.

Мы кололись паршивыми иглами,
Собирали в полях коноплю,
Обменявшись в постели бациллами,
Всем подряд говорили: «люблю».

Цепью звонко дрались и нунчаками,
Водку смело мешали с вином,
И ушли за железными траками,
Кто в Чечню, кто в кино за углом.

Кто-то прибыли в банке отращивал,
Кто-то полк поднимал под ружье...
Поколенье мое настоящее,
Ты ушло, словно детство мое.

Город, город, ты манишь нас пристально,
Все прощаешь отечески нам,
Только делит с тобою неискренно
Кто-то фарт, кто-то жизнь пополам.

* * *

С кротостью помолюсь
И не коснусь плеча.
Тихо отравит грусть,
Не вызывай врача.

Горлом хлынула песнь,
То не вопль на Ти Ви.
Если что-то и есть —
Это Спас-на-Крови.

Спасу нет на глоток.
Лоскутом плащаниц
Кровоточит платок...
Хлебом кормила птиц.

* * *

Бой принять,
Словно смерть принять,
Залпом смерть принять,
Как стакан
Зелена вина
И ничья вина,
Что на грудь легла,
А не пьян...