эпистола
Я могу понять Тэтчер: она была баронессой, премьер-министром Великобритании; да, интриганка, но цель её ловких, блестящих интриг была высока и, в некоторой степени, благородна; это был игрок, за каждой партией которого, следили политики не только Англии, но всего мира: одни, люто ненавидя, другие - обожествляя, но ни те ни другие не могли не восхищаться умом, прозорливостью этой великой женщины; к примеру, никто из британских лидеров, включая Черчилля, не оказал такого пагубного влияния на судьбу России, как Маргарет Хильда - ей одной удалось вписать свои блистательные страницы в английскую историю "Большой игры";
но... как мне понять соседку Хильду - какие высокие цели преследовала она; в какой войне, за победу какой державы она сражалась, когда с высоко поднятой головой и героическим блеском в глазах, с интонацией, свойственной крупным политическим деятелям, докладывала Герберту - моему немолодому, женатому и, потому, ревнивому другу детали моей случайной встречи с его соперником в делах – более успешным, а главное, неженатым господином N?
Что страшного произошло бы в мире, не соверши она этой подлости? Или, что приобрёл мир, история, наконец, от пошлой омерзительности тех многочисленных сцен, что закатывал мне отнюдь не принц Великобритании, а озверевший булошник; и всего-то - за две минуты, ничего не значащего общения никак не с министром КГБ СССР, а с простым кондитером из соседнего квартала?
Меня не мучил бы этот вопрос никогда, и я не мучила этими вопросами вас, мon сher, не наблюдай я каждый день из окна фрау Хильду, бросающую такие взгляды в сторону моего дома - скорбные, обиженные, а порой даже презрительные, словно не она, а я виновата в том, что бедный Герберт вынужден встретить закат своей жизни в лечебнице для умалишённых.
