ТАКСИСТ

...Вы не первый, кто спрашивает, как это я бросил доходный бизнес, и стал таксистом. Ехать нам долго, могу рассказать, если ваши мысли не заняты собственными проблемами, к тому же, возможно, услышу от вас пару слов по поводу... мнение незнакомого человека порой ценно. Однажды мне выпало пройти испытание, но я так и не понял – прошёл я его или с треском провалил. Впрочем, было ли это испытанием, и если да – закончилось ли оно? 

Легко рассуждать о порядочности, если сознание никогда не искушалось по-настоящему. Нет, разговор не о кошельке, упавшем из сумочки дамы, стоящей перед вами в очереди у железнодорожной кассы. В такой ситуации человек действует автоматически – либо отдаёт находку сразу, со словами: "Мадам, это ваш кошелёк? Ну что же вы так невнимательны...", либо торопливо прячет его под куртку, и выждав секунду-другую, испаряется из очереди, приговаривая: "Что упало, то пропало". Настоящее искушение вползает в сознание коварной змеёй: постепенно, ссорит с совестью, и тогда левая рука не может договориться с правой, и вы проводите бессонные ночи в поиске компромисса. Но предшествует этому некая комбинация обстоятельств, на фоне которых человек зачастую соблазн путает с везением или удачей. 

В то весеннее утро я сидел за рабочим столом, мечтая о щедром клиенте, который вдруг распахнёт двери офиса, и вверит мне пустяшную продажу квартиры или участка – этакий эксклюзивчик, сулящий быстрый непыльный заработок. И клиент вошёл. Вернее, вошла худощавая женщина лет шестидесяти, в сером костюме. Голос её был до того слабым, что, здороваясь, я весь подался вперёд, желая расслышать (так велико было нетерпение убедиться – та ли эта "золотая рыбка", которую я выжидал несколько месяцев кряду). 

– Здравствуйте, я к вам по рекомендации... – она произнесла имя нотариуса, с которой я успешно сотрудничал несколько лет, – вас рекомендовали как отличного профессионала и порядочного человека. 

Я горько подумал о том, как эти два качества тяжело уживаются в человеке, вредят друг другу, если он занят в сфере недвижимости. 

–...продать быстро, вы понимаете? В этом городе у меня никого нет. Больше нет... 

Далее последовала житейская история, из которой я – профессиональный собеседник, приготовился выхватывать самую необходимую информацию. Но рассказчица была по-деловому немногословна: приехала из Мурманска на похороны "непутёвого сына", труп которого нашли в озере, унаследовала его трёхкомнатную квартиру (в шикарном районе), и теперь её надо срочно продать, так как Людмила Александровна (так она назвалась) порядком поиздержалась за полгода в чужом городе, и у неё "даже не осталось денег на обратную дорогу". 

Вот она – УДАЧА! Изучая документы, хотелось крикнуть: "Да, да, да!!! Всё сделаю! В кратчайшие сроки! Поедемте, с удовольствием взгляну на вашу квартирку!" Но женщина вытягивала из папки по одному листу и, не давая в руки, представляла моему взору, а затем прятала обратно в папку, доставая следующий. У неё были бледные, синюшные кисти, с крупными костяшками пальцев. Видимо, она почувствовала, мой взгляд на её руках, смутилась и положила папку на стол: 

– Извините... – на секунду наши глаза встретились, мне отчего-то стало неловко. Захотелось оправдываться наперёд, хотя об обмане я и не помышлял. 

Квартира была хорошей, но нежилой. Из мебели только диван и пара стульев; на кухне самое необходимое из посуды: чайник, две тарелки, кружка... "Как же вы тут жили эти полгода? Ещё и в одиночестве?" Людмила Александровна не ответила, чем избавила меня от необходимости изображать сочувствие. Слишком часто приходится слушать душевные излияния клиентов. Желаемую цену клиентка озвучила сама, кстати, весьма точную, чему я немало опечалился. 

Прощаясь, я тепло улыбался ей и заверял, что сделаю всё в лучшем виде: "До связи, Людмила Александровна, не беспокойтесь, звоните, если что-то понадобится! Надеюсь, завтра же приведу к вам потенциальных покупателей". 
Чинно выйдя из подъезда, я сел в машину и отъехал за угол: на большее терпения не хватило. Взяв телефон я начал спешно обзванивать клиентуру, и тут же трое клиентов проявили интерес к предложению. 

Утром следующего дня вдруг позвонила Людмила: 
– Извините, прошу вас на этой неделе никого не приводить, неважно себя чувствую. 

Я понимал, что уговаривать не имеет смысла (только настроишь клиента против себя), жутко расстроился, перезвонил клиентам и бодро сообщил о переносе просмотра на другой день. 

Понимаете, с той минуты, когда ты почувствовал запах денег, клиент для тебя становится добычей. Ты зависим от его настроения, самочувствия, порядочности, наконец! Это раздражает, заставляет анализировать каждое мгновение предыдущей встречи: вдруг что-то не так сказал, вдруг не внушил доверия? Поверьте, это происходит со всеми, кто работает в данной сфере, даже с очень опытными риелторами. Она позвонила через два дня: 

– Вы могли бы выполнить одну просьбу? 
"Господи, всё что угодно!" 
Мне было поручено заехать в больницу и забрать выписку из стационара на имя моей клиентки. 
– Возьмите с собой паспорт, я предупредила, что приедете именно вы. Да, верно... отделение онкологии. 

Ах ты, чёрт... Вспомнились её руки, взгляд – конечно, она больна. Но вникать в личные драмы клиентов нельзя. Нельзя переходить грань между сочувствием и участием, иначе не заработаешь ни копейки, но, главное – от тебя самого ничего не останется, и потом, после сделки, когда ты положишь свои заработанные в карман, ты ещё долго будешь ходить под колпаком чужих проблем, не замечая своих. 

Отдавая справку Людмиле, я даже не подал виду, что понял, в чём дело. Она пообещала сообщить, когда будет готова к показу квартиры. Мне оставалась только ждать. 

– Я сама заинтересована в скорейшей продаже, так что не переживайте. 

Прошла неделя. Заканчивалась вторая. Реклама работала: мой телефон разрывался – всем, как назло, нужна была именно эта квартира. Я психовал, понимая, что рискую прослыть несерьёзным человеком в глазах покупателей, коллег, конкурентов. 
В пятницу не выдержал и позвонил сам. Людмила не отвечала. Тогда я поехал к ней. Долго звонил, стучал – бессмысленно. Только собрался уйти, как вдруг услышал какой-то звук за дверью. Приложил ухо: на уровне пола шорох ползущего тела. "Ну, слава богу! Дома!" выдохнул я и закричал в замочную скважину: "Людмила Александровна! Это я! С вами всё в порядке? Вы сможете сами открыть? Или мне позвонить в МЧС?" 
Она открыла сама. Я помог ей дойти до дивана, уложил, а сам присел рядышком на стул. Наверное, первый раз в жизни, у меня не находилось подходящих слов. Она же смотрела куда-то мимо и тяжело дышала. Я должен был что-то сказать, и не нашёл ничего лучшего, как ласково прошептать: "Людмила Александровна, вам совсем худо?" И тут же почувствовал, как щёки стали пунцовыми – так фальшиво это прозвучало. 

– Вы уж извините меня, не ожидала, что так сломаюсь. У вас точно есть покупатель? Мне надо срочно уезжать домой, срочно... 
"Ну, конечно, есть! Проблема не в них, а в вас, моя милая", – чуть было не сказал я. 
– Будет удобнее, если Вы возьмёте дубликат ключей, только, пожалуйста, обязательно предупреждайте за час до прихода. 
– Конечно, конечно. Вы тоже мне звоните, когда вам что-нибудь понадобится, может быть в аптеку или в магазин, только скажите... 

А покупатели терпеливо ждали. Вы понимаете деликатность ситуации? Нельзя вот так в лоб говорить им, что продавец неизлечимо болен! Добропорядочный покупатель суеверен – испугается, а недобропорядочный будет торговаться насмерть, словно квартира уже проклята. Теперь, когда доступ был обеспечен наличием ключей, я стал мучиться мыслью, как подготовить покупателей к просмотру не только объекта, но и умирающей хозяйки, которую, при всём желании, спрятать было некуда. Знаете, мне, пришедшему в риелторство в середине девяностых (представьте себе, до этого я преподавал русский язык и литературу) с лихвой хватало "риелторского хлеба" для того, чтоб хорошо жить. И мне нравилось, как я живу. Миллионов не зарабатывал, но и больших долгов никогда не имел, проблем с законом тем более. По выходным спокойно уезжал на рыбалку и, сидя на берегу, мог себе позволить не думать о делах. И по городу ходил, не боясь за свою жизнь. Но иногда, видя лощёных ребят, паркующих у здания юстиции дорогущие авто, задние сидения в которых были покрыты полиэтиленовой плёнкой, чтобы поднакачавшиеся с радости продавцы не пачкали велюр, появлялись сомнения: так ли меня устраивают мои возможности, или же пугает то, чем занимаются эти дерзкие мОлодцы. 
Часто, разговаривая с кем-нибудь из них, я чувствовал свою неполноценность. К примеру, однажды я долгое время не ел мяса – был повышен холестерин, а надо сказать, что мясо я люблю. Ни колбасу, ни сардельки-сосиски, именно кусок свежей телятины или свинины завернутый в пищевую плёнку и отбитый тупой стороной лезвия кухонного ножа. Если его сдобрить специями, зажарить на раскалённой сковороде до румяной корочки, выложить на тарелку с зеленью и съесть, даже в одиночестве – это что-то... И сколько бы я в момент воздержания не приводил себе аргументов о вреде мяса, я всегда с завистью смотрел в тарелку мясоеда. Именно так я заглядывал в "тарелки" этих рисковых парней, понимаете? 

Утром Людмила разбудила меня звонком. Увидев её номер, подскочил, как ужаленный: неужели опять срывается? 
– Простите, я снова с просьбой. Если нетрудно, привезите бутылку кваса и буханку чёрного хлеба. Очень хочется, а в магазин не дойду. Нет, нет... больше ничего. 

Первые покупатели, в сопровождении прыщавого агента в пиджаке с золотыми пуговицами и с вышитым нагрудным карманом "National Golf Club", мялись после просмотра у моей машины: 

– Скажите, хозяйка ваша родственница? Сами понимаете, на вид она невменяема, потому и спрашиваем. Квартира запущенная, но район – наш. Торг уместен? 

Вернувшись к Людмиле, я попытался обсудить вопрос о цене на перспективу. 
"Торговаться? Нет, торга не будет". Находясь на предсмертном одре, человек все равно считает деньги. Или проявляет характер. 

Ещё показ, ещё... Тем временем, хозяйка угасала прямо на глазах. На вопрос о лекарствах лишь отмахивалась, и я понял – она их не принимает. Не знаю, испытывала ли она боль, жалоб я не слышал, но видел, как жизнь быстро уходит от нее. Находиться возле было тяжело: не знал, о чём говорить, а если говорил, то фальшивил. Нужно было обсудить некоторые очень важные вопросы: о её предстоящем отъезде, о деньгах, наконец, о банковском счёте. Не повезет же она деньги наличкой, если сделка состоится. Но я молчал. Это теперь понятно – я выжидал, словно зверь в засаде. Но Людмила словно читала мои мысли: 
– Да, вы правы, я должна подписать доверенность на ваше имя. Чувстствую, что оформление в юстиции я сама не осилю. 
Бедная, бедная... Оказывается, о своей болезни она узнала после похорон сына. Ей стало плохо, приехала "скорая", далее – обследование, диагноз. Полгода нотариус готовил наследное дело, а Людмила за это время несколько раз лежала в больнице. Почему не уехала лечиться домой? Ей было всё равно: "здесь хоть сын похоронен, а в Мурманске ни одной родной души. Есть, правда, неблагодарный племянник в Киеве, но она с ним не общалась много лет". (Да, племянник – не сын и не муж, можно было вообще о нём и не вспоминать). 

В тот день я просидел в офисе до полуночи. Как всё складывается, однако... Удачно? В офисе было холодно и сыро, как в склепе (в те дни я экономил даже на отоплении). Немногочисленный коллектив тихо роптал по этому поводу, и я всякий раз обещал, что скоро вернутся хорошие времена. Или наступит лето. Я курил, стряхивая пепел в кофейную чашку, и вспоминал открытие офиса. Тогда я даже батюшку пригласил, чтоб тот освятил помещение "на удачу". Ритуал был недолгим, после чего в офисе пахло ладаном, а на свежих обоях появились оттиски церковной печати. Через пять лет, после ремонта, обои переклеили, а меня мучили сомнения – надо ли приглашать батюшку снова? 

Собравшись с мыслями, позвонил нотариусу (той самой), объяснил ситуацию, и договорился с ней о выезде на дом к Людмиле Александровне. На завтра. 

Инкрустированная ручка, которую любезно предоставила нотариус, смотрелась трёхпудовым ломом в дрожащих пальцах моей клиентки. 

– ...уполномочиваю: продать за сумму... по своему усмотрению... получить деньги... подписать договор купли-продажи, передаточный акт... Людмила Александровна, вы хорошо понимаете смысл мною зачитанного? 

Доверенность перекочевала в мою папку. И, знаете, сразу все вокруг стало иным. Прощаясь, нотариус погладила меня по плечу, хотя раньше она строго соблюдала дистанцию, тепло улыбаясь, прошептала: "Держитесь, голубчик. Если что, звоните".

На следующий день определились покупатели, и что интересно – за сумму, заявленную Людмилой с учётом моих скромных комиссионных. Ещё сутки, пока обновлял необходимые справки, играл в крутого парня – беспринципного маклера, считающего, что похороны не стоят трёх миллионов рублей. Возможно, я и оформил бы куплю-продажу в этот же день, но не успел! А на завтра была суббота! Поэтому сделку назначили на понедельник. 
Было одно "но", которое могло всё испортить. Смерть! Если Людмила умрёт до понедельника, дело примет совсем другой характер. Я чувствовал себя игроком какой-то сумасшедшей игры, опьянённым от накала собственных нервов. Звонил каждый час Людмиле и справлялся о самочувствии, и не уезжал от её дома далее километра, даже заночевал в машине, припарковавшись в соседнем дворе. В субботу вечером, позвонив ей в очередной раз, я услышал: 

– Очень хочется грибного супа, с ума сойти, как хочется. Стыдно просить... 

"Готов доставить из лучшего ресторана города!" И помчался в "Солянку", по дороге сообразил, что суп привезти не так-то просто, остановился у "хозяйственного", купил подходящую кастрюльку, вбежал, наконец, в кафе: "Суп грибной, срочно!" Когда же милая девушка вынесла наконец-то завернутую в салфетку кастрюльку, я впервые ощутил весь ужас ситуации. 

Я смотрел, как она ела: медленно, с удовольствием, переводя дух, почерневшими пальцами доставала лавровый лист, выкладывала его на салфетку, рядом с горошинами перца. И меня вдруг понесло: 

– Людмила, в понедельник сделка, в девять утра, вы понимаете меня? В юстиции я смогу обойтись без вас, но дальше? Я привезу деньги, но вы даже в банк не сможете со мной поехать! Вы это понимаете, Людмила Александровна?! Вы говорили о племяннике. Как с ним связаться? 
– Смогу, обязательно смогу. Зря вы так... – она казалась рассерженной. 

Встав и сделав несколько неуверенных шагов к окну, она, неожиданно приосанившись, продолжила: 
– Вам не следует говорить мне такие вещи, тем более, упоминать племянника, о котором я слышать не желаю. Это не входит в ваши обязанности. Я, молодой человек, выросла в спартанских условиях, и силы воли мне не занимать, так что в понедельник я вас не подведу. Вы хороший человек, и совсем не похожи на моего сына. Он был полным идиотом, впрочем, как и его отец. 

"Вот стерва... А таскать кастрюли с супом, значит, входит в мои обязанности?! Больная, но ведь какая сволочь!" 
Глаза её светились лихорадочным блеском, отчего лицо казалось совершенно чёрным. 

– Ну, зачем же вы так о сыне? – мой голос был чужим. – Он ведь сейчас всё слышит... 
– А вы что же, верите в Бога? 
– Да!!! – выдохнул я с ненавистью. 
Лицо ее покрылось смертельной бледностью.Она потеряла сознание. 

Врач скорой помощи, когда уходил, бросил короткое: "Дай бог, протянет день-другой". В сумке Людмилы я сразу нашёл записную книжку, исписанную аккуратным бисерным почерком. Она очнулась: 

– Что вы ищете в моей сумочке? 
Я то кричал на неё, не выбирая выражений, то вдруг умолял, сглатывая ком в горле – лишь бы она дала телефон племянника. Когда Людмила, морщась, отворачивалась, не желая слышать моего сумасшедшего крика, я хватал её за костлявые плечи, разворачивал к себе и продолжал кричать, что "вызвать её племянника – мой святой долг!" Она смотрела на меня испуганно, непонимающе. "В бога она не верит! Посмотрите на эту дуру, люди! Что я стану делать с твоими деньгами, если ты помрёшь? А ведь ты вот-вот помрёшь, понимаешь?! За кого же ты меня принимаешь, сука?! Где номер телефона племянника?!" 

...Удивительное дело, но племянник сразу взял трубку. Они говорили, и я не знаю, за что она его так не любила, но слышал точно – она плакала. А я в это время курил на кухне, и, вы не поверите, крыл последними словами свою порядочность... 

Племянник прилетел в воскресенье вечером. Всю дорогу из аэропорта он говорил о ней, вернее, о её скверном характере. Казался очень расстроенным, даже всплакнул. Хотя, честно скажу, мне было абсолютно плевать – был ли он искренним. 

Впервые за последние дни, в ночь с воскресенья на понедельник я спал как младенец. Утром мне позвонили и сообщили – Людмила Александровна умерла. Когда я подъехал к дому, у подъезда стояли "ритуальщики". 

Племяш курил на кухне: 
– И что теперь? Сделка не состоится? 
– Конечно, состоится! Сейчас восемь, оформление ровно в девять. Если Людмилу сейчас заберут, тогда сможешь поехать со мной в юстицию, а если нет... Ты же не оставишь её одну? 
"Оставлю..." – прочитал я в его глазах. 

К счастью, "труповозка" приехала быстро. Я проводил Людмилу до машины. Её лицо показалось мне светлее, нежели было при жизни. 

Выйдя из банка, племянник спросил, должен ли он что-нибудь мне? 
– Ну, что вы, конечно, нет. 
Легко задышалось только тогда, когда я распрощался с ним окончательно. 

Говорят, нельзя заупокойную в церкви заказывать по атеистам. Но я заказал. Пусть на моей совести будет. И какой я, скажите, после всего этого воротила? Молчите? И правильно. Нотариус тоже перестала со мной разговаривать на второй же день. Коллеги, конкуренты... крутили у виска, смеялись. Только плевать я хотел! Сдал офис в аренду и кручу спокойно баранку, с людьми общаюсь, да на рыбалку по выходным.