I

Всё, что я расскажу, конечно же неправда. То ли явь, то ли сон. Или вымысел божественный.

Жил в нашем дворе Сашка-дурень. Это я его назвал Сашкой сейчас, а в жизни всё было иначе. Он и не откликался на имя вовсе. Дурень – так было привычнее: и ему, и всем. Родился он недоношенным, с явными многочисленными патологиями. Был похож на неправильно собранный конструктор. Отец, как увидел такое чудо-юдо, сразу ушёл неизвестно куда. Мать хотела отказаться в родильном доме. Да подумала – чем-то нужно теперь занять свою жизнь, раз мужик ушёл. И оставила.

Дурень рос улыбашкой. Иного выражения, кроме неоправданной улыбки, его физиономия не знала. Улыбался он, когда мать говорила, что зарплату снова задерживают и жрать им нечего. Улыбался, когда взрослые парни ради забавы звали его в тёмный подъезд и там совершали над ним сексуальное извращение. И когда умерла соседская одиннадцатилетняя девочка, впервые выпив палёной водки, тоже улыбался, шествуя за гробом. За эту улыбку дурень бывал постоянно бит.

Нельзя сказать, будто никто к нему не проявлял жалости. Случалось, пенсионерка Анна Петровна со второго подъезда подходила к дурню. Смотрелась в улыбающуюся рожицу. Приговаривала: «Бедный ты, Сашка. Дурень, ещё и бедный».  И давала пирожок. «Жуй, пока не отняли. Не скажу, что свежий. Но есть можно. Сама пекла». Сашка улыбался, брал пирожок. Прятал в карман. Но карман был дыряв. И бездомные собаки легко вытягивали добычу за торчащий край.

-Что тебе Анна Петровна говорила? – спрашивала вечером мать. Она часто глядела в окно, потому что телевизора у них не было.

-Говорила, что бедный я.

-И то правда. Она-то не богачка, а мы уж и вовсе ниже плинтуса.

А родной дурень улыбался вовсю. Не сдержалась мать – злоба навалилась. И остервенение. Дала сначала подзатыльник сыну. И тут же принялась колотить куда попало. Кричала так: «Из-за тебя всё! Не родись ты уродом, не сбежал бы Серёженька мой! Зачем ты…? Зачем я вообще тебя на свет родила?». Рыдала долго. А он улыбался.

Потом в ночи стояла над ним. Роняла слёзы горючие. Ещё у окна сидела, смотрелась в ночь. Не знала, как жить. И стоит ли. А утром – на работу ушла. Для чужих детей красивую одежду шить, для посторонних яркую жизнь налаживать.

В тот день и случился этот анекдот. Самый грандиозный ржач за всю историю нашего пьяного двора. Дурень расстался с псиной, которая всюду ходила за ним. Зашёл в подъезд. Там в темноте два парня тискали шалавистую девку из посёлка.

-Опа, кто идёт! – начал привычно унижать первый.

-В глаз или в рот? – подхватил второй.

Дурень смотрел преданным взглядом на вечных своих обидчиков. Улыбался, конечно. С места не двигался. Иначе завтра будет хуже. Все трое насмехались. Ленка решила выпендриться. В гуманизм поиграть. Заявила с пафосом:

-А мне вот дурня жалко!

-С хера ли?

-Бедный он. Бе-е-е-е-едненький. – проблеяла она. Изображая барана, безропотно идущего на заклание. Двое заржали. И тут вдруг раздался голос дурня. Голос этот прежде мало кто слышал.

-Какой же я бедненький? У меня сто миллионов есть. Долларов. – и побежал не оглядываясь наверх, в квартиру. Сопровождал его неистовый ржач и улюлюканье.

 
 II

И с тех пор началось:

-Вау, миллионээээр идёт!
 -Дурик, дай миллион!
 -Сэр, а где ваш лимузин?
 -Урод, займи баксов – пивка попить.
 Шалава поселковая тоже не могла смолчать:
 -Ой, возьми меня замуж! За миллионера замуж хочу!
 Ночью она проснулась и ей сделалось стыдно и тоскливо. Долго сидела в темноте, пыталась заплакать от жалости к себе, но не могла никак. Смотрелась в беспросветную темень. И поняла вдруг, что ночь для неё – навсегда. Под утро прошла в сарай, там и повесилась на бельевой верёвке. И жизни её было 16 лет, 9 месяцев и 4 дня.
 

Травить дурика стало любимым развлечением улицы. Даже Анна Петровна, прежде жалевшая Сашку, не смогла удержаться :
 -Пирожка не предлагаю. Вы теперь миллионщики – побрезгуете, небось. Сашка улыбался, кивал дурашливой головой, убегал к собакам, не дождавшись пирожка.
 Приходили люди с соседних дворов, заслышав, что в доме нашем завёлся долларовый миллионер.
 -Да кто же, кто?-гадали они.
 Им показывали на Сашку – худого несуразного идиотика в рваных кедах на босу ногу, бегающего наперегонки с собаками, потому что люди с ним не играли.

-Этот вот сказал, что у него сто миллионов американских имеется.
 Пришедшие плевались, смеялись, уходили.  Сашка старался забежать домой по темноте, чтобы меньше получить люлей от дворовой шпаны. На улице было уже прохладно вечером – близился сентябрь.

III
 

Первого сентября все дети пошли в школу, а тринадцатилетний дурень – на пустырь, с собаками гонять. Вечером Сашка не вернулся домой. Мать привычно встала у окна, но теперь – на всю ночь. Вспомнила каждую обиду – реальную и мнимую, которую нанесла или могла нанести сыну. В семь тридцать утра отправилась на работу – «начальник у нас строгий». Дурня нашли на пустыре мёртвым в десятом часу. Одна из собак сошла с ума и страшно покусала пацана. Ещё перегрызла ему сонную артерию. Удивительно, но на похороны вышли все. В последний раз так провожали дворничиху Марью Ивановну, которая 48 лет мела наш двор. А до этого – авторитетного рецидивиста Егора Тюрьму. Того самого, на чьих ногах была татуировка «Они устали». Про сто миллионов в тот день никто не вспоминал. И вообще люди были притихшие и задумчивые. Вечером же вроде прояснилось, разбухался народ суровый.
 

Мать дурня продала квартиру за полцены толстожопому депутату от воровской партии Мешочникову. Тот купил для сына, но потом передумал и поселил туда несовершеннолетнюю любовницу, - к ней и захаживал. Непутёвый депутат умер от булимии через год, любовницу отца в тот же день выгнал сын депутата – толстожопый Мешочников-младший. Через три недели квартира стала собственностью карточного шулера Вольдемара Жутина. Когда того арестовывали, он бросил ключи другу детства Ермеку Илсыханову. Ермек был строителем, решил сделать ремонт. Вскрыв полы, обнаружил там выложенные по всему периметру комнаты, кухни, коридора и туалета пачки с долларами. Ермек всегда слыл честным парнем,  презирал воров и всё воровское. Он позвонил куда следует и отдал полицаям деньги. Говорят, там всё быстренько освоили и растащили. Но до того, как растащить,  посчитали: без одной купюры оказалось сто миллионов долларов.  Когда же деньги выносили и грузили в автомобиль, охраняемый автоматчиками, все во дворе нашем молчали долго и горестно. И каждый мечтал о том, куда бы он потратил эту пропасть денег. Только старая Анна Петровна ни о чём таком не мечтала. И в грянувшей тишине громко прозвучал её стрёмный голос:
 -Смотри-ка, миллионщик-то не наебал!