Это было ещё до войны. Я приехал в город детства, в надежде найти своих прежних товарищей. Но оказалось, что почти все они мертвые от водки, по могилкам спрятались. Из детства жив только Колька Сухов, который пьян каждый день. Ещё Вадя, он запойный. А также Юрок, кодированный. А больше - никого и нет.
И вот сидим мы с Колькой Суховым на лавочке подле его дома. Он потягивает пивко и счастливится.
-Олежа, друг! Как же я рад, что ты нашелся! Где же ты был 27 лет?
-Жил.
-Я же совсем один остался. Всех ребят похоронил - и братьев Львовых, и Провоторова, и Сашена, и Седого...-длинный список потерь и поражений. Дыра в моей душе безразмерная, которую я все пытаюсь бухарой залить.
-Получается?
-Нет. Но пытаться надо.
-Николай, надо бы на кладбище съездить, к ребятам...
-Олежа, сегодня я уже под Константинополем - друг мой рассмеялся и ткнул пальцем в бутыль с пивом "Константинополь". Давай завтра с утра и поедем, я пить не буду, обещаю.
-Хорошо, завтра.
Колька вынес из дома большой альбом с фотографиями наших ушедших друзей.
-Не знаю, зачем я смотрю постоянно эти фоточки. Мучаю себя каждый день. Знаешь, мне их очень не хватает. Со смертью каждого я физически чувствовал, как уходит и моя жизнь.
Он посмотрел на меня глазами синими и детскими. И повторил восторженно:
-Олежа, как же я рад, что ты нашёлся! Где же ты был 27 лет?
-Грустил я.
Перед нами был сад Николая - семь яблонь, две груши. Ещё слива, кусты крыжовника, кровавая ирга. Мне показалось, будто листья, слетая с деревьев, падают особенно медленно, нереально.
-Да-да, есть такое. -подтвердил Николай мои мысли. При этом я не говорил вслух о своем наблюдении.-Еще если долго смотреть на облака, они становятся конкретным человеком. Вон то облако видишь? Приглядись-ка и скажи мне, кто это?
Я смотрел на сдвоенное медленное облако, приближающееся к нам. Через некоторое время ответил:
-Так это же братья Львовы!
-Да, все верно. А это? - товарищ указал на другое облако.
-Ох ты, да это же мамка твоя, тетя Шура!
-Вот и ты это видишь, Олежа. А жена моя не видит. Потому я и развелся с ней.
Я знал, что Колька не живет с женой. То есть как не живет? Дом они перегородили на две половины стенкой из гипсокартона. Колька прорубил себе вход отдельный. Но когда он приводил к себе женщину, бывшая его об этом знала. И когда к ней начал захаживать хахаль, то Николай был в курсе всех подробностей. Сидел у стены, глотал горючие слезы и пивко, потом выбегал из дома и бросался в снег в глубине сада. Друг с другом они не разговаривали более года.
-А вот это быстрое облако - Сашен. Как он умер?
-В овраге нашли. Замерз. И верно, Сашен!
-А это - не Провоторов ли? Вроде он...
-Да, он самый. От воспаления лёгких помер. Официальные данные. Вранье, конечно.
Так мы сидели до позднего вечера, узнавая в проплывающих облаках своих умерших друзей. Потом Колька рассказал мне историю.
-Олежа, а знаешь, как я пить начал?
-Ну-ка, расскажи.
-Я же совсем не пил. Даже после армии. Там мы траву курили, служил я в Таджикистане. Здесь я продолжил. Местная трава не то, чтобы слабее южной. Она - другая. И кайф другой. И вот проснулся я, помню, как-то в сентябре, во двор вышел. Свернул косячишко, закурил. Ночь была. Вот сижу, гляжусь на звезды - уже пришло ко мне удовольствие. Помню, думаю так: "Зачем же они бухали, золотые друзья мои? Лучше бы траву курили - жили сейчас бы все. Лучше траву курить, чем бульку пить" - так подумал, посидел в ночи, и на рынок собираться начал - торговать. И вот стою я на рынке, дождь зарядил. Под зонтиком я. И подходит ко мне Мишка Коробов, и предлагает выпить:
-Давай, Колян, по тридцать капель для сугрева?
-Да я же не любитель, Миша.-отвечаю я.
-Так и я не любитель. Я - профессионал.-говорит он. И отходит.
Через час вдруг Леха Фролов, тоже мой коллега по сбыту разного китайского дерьма местному населению, предлагает мне отравиться. И ему я отказываю. А в конце базара сама Наталья Ильинича, директор рынка, вдруг ко мне приближается.
-А ты выпивать не начал, Николай?
-Нет, отвечаю я. А сам думаю, чего это они на меня насели? Директриса смеётся как-то странно, и уходит. Я же вечером вдруг иду, точно под гипнозом, покупаю бутылку водки, и выпиваю сам с собою и моими умершими друзьями вот здесь, на этой самой лавочке. Чего отродясь не бывало. Потом пивком догоняюсь. На следующий день история повторяется, и третьего дня. Пью водочку, представляю рядом наших дружков известных, которые уже в земле, мысленно беседую с ними. С той поры я и пью каждый день. Все время под градусом - с самого раннего утра. Просыпаюсь, выпиваю стакан водки, еду на рынок. И в течение дня, как чувствую, что отпускает, добавляю оборотов. А уж дома мне предел некому поставить. Я - алкаш, конечно. Но работаю.
-Да, история удивительная.
-Вот вчера я думал, будто это бог меня наказывает за гордыню мою - вроде как я вознесся перед товарищами, от бульки преставившимися. А сегодня сдается мне - это великая русская тоска во мне брожение испытывает. Ты сам-то как? С булькой совсем не дружишь?
-Совсем не дружу. То есть по молодости лет испытывал всемирное тяготение, но заслон поставил на самом краю.
-Вот прям сам?
-Разумеется, без божественного нагляда поначалу не обошлось. Сам понимаешь. Но потом уж я в суровый отказ пошёл.
-Значит, волю отрастил. Завидую ли я тебе? А вот и нет. Нравится мне пить. Счастлив я и бессмертен, когда хмелёк во мне играет.
На следующее утро мы явились с Николаем на кладбище. Почти весь день у нас ушёл на то, чтобы навестить всех друзей умерших, посидеть на скамеечке возле могилы или прямо на холмике, повспоминать веселых ребят из звонкого нашего детства. Вечером мы пошли на луг за нашей улицей Второй Трудовой. Как в детстве, жгли костер и разговаривали. Колька хвалил меня за то, что я нашёлся, а сам винишко потягивал из фляжки. Было уже за полночь, когда он приблизил лицо свое ко мне и спросил удивительно трезво:
-А вот поверишь ты, если сейчас братья Львовы, Сашен, Провоторов, Седой и другие наши друзья мертвые с бугра спустятся, как в детстве, и рядом с нами сядут?
-Даже не удивлюсь. Как раз странно и дико, что их нет с нами.
-То-то же. А жена вот моя не верит. Потому я и развелся с ней.
-Николай, а ты помнишь, как мы на этом лугу в футбол гоняли?
-А то! Как не помнить. Против ребят с Набережной улицы.
-Помнишь, как 27 августа 1989 года ты с левого фланга мне хорошо так навесил, а я вдруг опижонился и промахнулся?
-Головой-то бил и от штанги мяч в овраг улетел? Помню, как не помнить. Вы же с сестрой уехали на следующий день.
-Не поверишь: тридцать лет снится этот момент. Будто ты навешиваешь, а я, видишь ли, сплю. И проснуться не могу никак.
Мы ещё вспоминали, потом я засобирался в гостиницу.
-Николай, пойдём я тебя провожу! Мне отдохнуть надо - завтра в обед ехать думаю. Все-таки две тысячи верст за рулем...
-Олеж, ты иди. А я здесь останусь.
-Как это?
-Здесь, у огня. Мне тут все чудится, будто ребята вот-вот придут к костру моему.
Я помолчал. Колька не был пьяным. Пил мимо пьянства.
-Так я пойду?
-Иди. Но ты приезжай потом. На следующий год. Здесь меня найдёшь, у костра.
Я ушел. А мой друг из прошлого Николай Сухов остался на лугу детства ночью один в ожидании мертвых ребят.
