На шестерых накрыт один куверт.
Один на всех — исход высокой мести.
Как Высший Судия жестокосерд
и милосерден вместе!
Устали уши, различая зов
в кромешном шуме времени-времянки.
И тающая тень живых отцов —
как фон от фуэте филистимлянки.
Нам нечем удостаивать их щит —
всех вымельчило время
и несомненным доводом рычит
рычаг, сменивший стремя.
Век, подавая нравственный урон
примером архаизма,
естественное право как закон
примерного цинизма
вполне удостоверил. Мир — театр
все более безликих
актеров, умножающий стократ
слепых и безъязыких.
Интригу честолюбия раскрыв
с условленной изнанки
и доступ вероятный предварив
пластиной из жестянки,
реализует безразличный ферт
в скупом эффектном жесте:
вот благородный юноша Лаэрт,
стремянный ложной чести.