Черновик
Вместо предисловия
Все мы на земле этой живущие, свой никому неведомый смысл из жизни своей вывести пытаемся. Да вот только обиды да разочарования в систему эту стройную никак не вписываются. Несправедливость жизненная свои коррективы в миропонимание наше вносит.
Вот пишешь чего-то, а это всё слова не более. Слова, более бессмыслицей попахивающие, чем смыслом глубинным. Впрочем, и смысл вещица ненадёжная, кому смысл, кому так, прочитал и забыл. Всё от целей жизненных зависит, от позиции нравственной, от ценностей жизненных. А ещё понимание этих самых ценностей в процессе жизненном меняется день ото дня.
Да и мы сами меняемся, стаём мудрее, опытней, циничней наконец.
Конечно дело не в смысле жизни, с этим всё более-менее. Это наше, да вот только зачем оно нам. При таком вот раскладе. Ну, поставят тебе памятник, или не поставят, или поставят, а потом снесут, потому, как другие герои появятся. Да и в памятнике ли дело. Пройдёт совсем малый промежуток времени и не вспомнит никто, что жил ты на свете. Да и тебе самому не всё ль равно, что там, на земле будет происходить, коли тебя уже не будет.
Тебя просто не будет в этом сером во всех отношениях мире.
____________________________________
1).
Крейчмер жил около кладбища.
На кладбище можно было выйти через сад. Может если бы он жил где-то в другом месте соседство это его и напрягало, но привычка, в течении некоторого времени переводит всё в разряд обыденности. Да и все там будем, кто раньше, кто позже, через лет сто никого не останется из ныне живущих.
Я мог бы начать эту историю и по-другому, например. С тот день была хорошая погода, или в тот день лил проливной дождь. Но не всё ли равно какая была погода, коли совершенно неважно когда эта история началась, потому, как дни в своём мерном течении стирают из памяти детали, оставляя только главное. Хотя, кто может с уверенностью сказать, что способен отделить главное от второстепенного.
Так вот жил Крейчмер в маленьком провинциальном городке, где почти все друг друга знали в лицо, жил не совсем в центре города, работал охранником на проходной местного завода металлоизделий. Работа его не напрягала физически, боле напрягала морально. Конечно же, это немного не та романтика, которая могла принести эстетическое удовлетворение, но работа есть работа, тут уж как повезёт.
В выходные дни Крейчмер любил пройтись по кладбищу, подышать свежим воздухом, подумать о жизни, пофотографировать надгробные камни. Иногда встречались могилки знакомых тех, кого знал при жизни, иногда же встречались интересные, по части художественного решения, иногда встречались старинные, с витиеватыми надписями.
Прогулки эти располагали к размышлениям. О жизни о смерти, о счастье, о судьбе. Вроде бы и кем только не мусолились эти темы, но опять же у каждого всегда найдётся что-то своё, сокровенное, личное, пережитое.
И как-то сама собой пришла в голову мысль написать книгу. О жизни, о судьбе. Своё книгу. Пусть бы и не очень, но свою, чтоб знать, что это своё, выстраданное.
Для начала решил начать с рассказа. Немного того-сего, немного чёрного юмора, немного любви, а там видно будет. Но с темой рассказа оказалось, совсем непросто. Крейчмер зачастил в районную библиотеку. Он перелопачивал горы литературы, но всё было не то, и даже в качестве образца не годилось.
Сперва он думал в ироническом ключе описать смерть, великого, но не совсем известного человека, потом он склонился к мысли, что стоит написать, что-то готическое, потом что-то ещё и ещё. Но тема не шла.
Чем дальше, те всё больше в голову ничего имеющего отношения к будущей книге не шло. Может на том бы и заглохло начинание это.
Но однажды Крейчмеру приснился сон.
2).
Как было уже сказано, Крейчмер любил в выходные прошвырнуться по кладбищу.
И вот снится ему, что ходит он между оградками, всматривается в небо бездонное и записывает мысли свои, на тот момент в голову пришедшие в тетрадку свою старенькую, виды видавшую. Над темой книги своей новой подумывает.
А солнышко меж тем светит, а птички поют, и так ему на душе тепло и радостно, да так что кажется, весь мир загробный любить готов.
И так он умиротворённый подходит к могилке, цветами заросшей, смотрит на ней фотография красивой молодой девушки, дата смерти, а даты рождения нет. Да и дата смерти затёрта, не разберёшь, то ли в прошлом году умерла, то ли сто лет назад, то ли ещё сто лет до смерти ждать.
Присел Крейчмер на травку и стал записывать факт увиденного, дабы не стёрлось с памяти. А как невзначай посмотрел на фотографию, показалось ему, что задорно подморгнула красавица, да улыбнулась загадочно.
В холодном поту проснулся Крейчмер.
Проснулся и лежал на спине переваривая увиденное. Хотелось поделиться с кем-то, и не важно кем, просто человеком, рассказать пережитое во сне. Но никого не было, была ночь, и было тихо, выходить из комнаты и будить близких не хотелось.
Было тихо, и голова была, как никогда ясная и думалось хорошо. И что самое интересное спать уже совершенно не хотелось. Крейчмер медленно встал, медленно оделся, заварил себе на кухне крепкий кофе и сел за письменный стол.
Стрелки часов приближалась к трём часам. Крейчмер взял карандаш и начал писать. Его хватило на три, или четыре предложения, история получалась бледная и надуманная. Пропали все яркие краски, растворились в ночи.
Крейчмер театрально скомкал листок и бросил его на пол, потом посидел немного, скомкал другой листок, на этот раз чистый и тоже бросил его на пол.
- Может и к лучшему, - подумал.
Потом он прошёлся по комнате и одел спортивный костюм. Давно была мысль привести себя в приличную форму, начать хотя бы с утренних пробежек, да всё как-то не получалось. Сейчас же было самое оно. На улице было немного зябко, но терпимо, думалось так же хорошо, но писать уже не хотелось.
Первое маленькое лирическое отступление (куда бежим)
От себя не убежишь, и к себе не прибежишь, как ни беги и куда, ни беги.
И здоровей от этого не станешь, что до мыслей в порядок приведённых тоже вопрос спорный, да всё что ни сделай вопрос спорный, что-то с чем-то может и увязывается, но в основном, увы. Как говорится, ошибся.
И это, ошибся, наслаивается и наслаивается, дни, годы, десятилетия, и подбивая итоги жизненные, ничего кроме разочарования не испытываешь.
Хотя почему пар лишний иногда не выпустить, может и здоровья не добавит, да хоть душу отведёшь.
Душа то, человеческая, тонкая, ранимая субстанция, её отвести от неурядиц жизненных, ох как и необходимо.
Вот бежишь ты по ещё ночной улице и поёшь про себя песню. Вроде бы, как и смысл в том, и настроение приподнятое. А копнёшь чуть глубже и неясно, зачем поёшь, кому, зачем. Просто время жизни подобием радости забить пытаешься. Бежишь не то от себя не то к себе под предлогом укрепления здоровья. А его здоровья и так, бегай не бегай до конца жизни с лихвой хватит.
________________________________________
3).
После пробежки безлюдной ещё улицей, Крейчмер шёл домой. Последние, предутренние звёзды робко светились на небе.
Где-то там далеко была жизнь, она бурлила, или еле-еле тлела, в других и возможно совершенно немыслимых формах, но в одном она, эта жизнь была похожа на жизнь нашу. В ней было начало, и был конец. Там тоже умирали.
И может быть где-то там далеко в далёкой галактике какой-то гуманоид сейчас идёт по тамошнему парку, смотрит на звёзды и думает о том, что где-то далеко другой гуманоид Крейчмер смотрит сейчас на звёзды и думает о нём.
Крейчмер даже представил себе, как тот далёкий гуманоид машет ему своей рукой, или клешнёй, что там у него, да так явственно представил, что и сам помахал рукой в ответ. И на душе у него стало тепло и радостно.
А потом Крейчмер подумал о том, что общего у нас гораздо больше, чем смерть. Живём, т мы не просто так, с кем-то встречаемся, с кем-то расстаёмся, что-то делаем и отдыхаем, женимся и выходим замуж, рожаем и воспитываем детей. И при этом лишены выбора, мы не можем заглянуть в душу, даже близкого человека, нас могут банально продать, или использовать, или просто унизить. А мы по закону чести должны вести себя соответственным образом. А потом окажется, что всё не имело смысла, потому как мы умрём, и никто о нашей чести не вспомнит.
А на улице уже робко светало, появлялись и тут, и там спешащие прохожие.
Дома Крейчмер почему-то разровнял руками листок с неудачным ночным рассказом, спрятал его в папку и начал писать другой, совершенно на другую тему.
Далеко-далеко в самом закутке мирозданья жила красивая, по тамошним меркам особа. Она мечтала о большой и светлой любви, а подходящей кандидатуры не находилось. Точнее находилось, но главного сродства душ не наблюдалось, Даже простые разговоры с претендентами на руку и сердце были поверхностными и не несли никаких переживаний и томлений сердечных.
Приблизительно в таком ключе и Крейчмер и писал, пока не затупился карандаш. А пока он оттачивал грифель вдохновение ушло. И строки стали неуклюжими, и история всё более казалась притянутой за уши.
Крейчмер спрятал и этот листок в папку, переоделся и вышел из дому.
Поскольку его уже заждались, проходная завода.
4).
Последние дни Крейчмер думал о рассказе.
Он никак не мог определиться, что же ему писать. А хорошо подумав, и зачем ему писать. Если двигаться логически, то чтоб что-то сказать. Но кому сказать, что сказать и главное, что сказать. И самое сложное было ответить на вопрос зачем.
На то, чтоб ответить на первый вопрос потребовалось три дня. Так вот писать нужно было о том, что все пишут, но это должно быть, что-то принципиально новое. Как реализовать это на практике Крейчмер даже не представлял.
Зато ещё через три дня он ответил на ещё один вопрос, что сказать. То, что оставит на земле след. Можно правда и всю жизнь проковыряться в бумаге и уйти бесследно, но тут уж, как повезёт.
Значит, писать нужно затем, чтоб это оставить потомкам, а они используют твои мысли по назначению.
А вот зачем писать, если плоды твоего труда будут использованы не тобой, если ты банально смертен. На этот вопрос Крейчмер так и не ответил, видимо не дорос. Значит с этим вопросом придётся повременить.
Троллейбус был полупустой. Крейчмер, полу-дремал, опёршись на подлокотник и наклонив голову к окну. Вечерело.
А сзади сидела парочка влюблённых, и болтали наперебой. И всё смеялись и смеялись. Крейчмер представил их себе лет так, через, много. В этом же троллейбусе, но угрюмо молчащих и смотрящих в разные стороны.
И ему захотелось описать это. Как элемент жизни, или как состояние души. И не важно, что этого не было, пока ещё не было.
Он достал, купленный накануне, специально для этих целей блокнотик и начал записывать. Трамвай же трясло нещадно. Буквы получались, как на протоколе стенограммы.
Дома он переписал всё на чистый лист, получилось вроде бы, как и неплохо. Для начала. Не очень, правдоподобно подобрал имена главных героев, но это поправимо.
Суть рассказа была такова. Муж и жена ехали на трамвае с больницы, где жене поставили диагноз какой-то неизлечимой болезни. А перед этим ей хорошие люди сказали, что у мужа есть молодая любовница, а у мужа были серьёзные проблемы на работе, а их шестнадцатилетний сын, за день до этого на машине сбил человека, который был сейчас в тяжёлом состоянии, и так далее,…
5).
Шлифовка рассказа не пошла. В процессе на поверхность вымыло много огрехов и не только технического порядка.
Описание характеров, времени действия, текущие обстоятельства истории требовали серьёзной доработки. Свой жизненный опыт у Крейчмера был невелик, фантазия тоже не богатая, да и на что-то фантазии опираться надо.
Итак, было непонятно, что, кто, откуда и почему. Значит видимо надо было дать, предысторию каждого персонажа, и в меру возможности психологическую характеристику.
Крейчмер решил начать с себя и действовать в прямой противоположности, дабы не сильно загружать голову и более-менее ориентироваться в сюжете.
Родился Крейчмер в маленьком городке, естественно главный герой родился, в областном центре, а героиня забитом и забытом богом селе, почти что хуторе. У Крейчмера было две младших сестры, из чего исходило, что у главного героя было два старших брата, а у героини никого, она была единственным ребёнком в семье.
Исходя даже из этих скупых сведений, начинали прорисовываться характеры. Герой был типичный подкаблучник, героиня же претендовала на роль лидера, но герой был более близок к местной светской жизни, в то время, как героиня была более замкнута в себе.
Далее, Крейчмер работал охранником, в простонародье сторожем , следовательно главный герой служил в милиции, в патрульно-постовой службе и имел звание сержанта, героиня же работала в детском садике воспитательницей. Свободное время Крейчмер проводил чаще всего сам, на лоне природы, следовательно главный герой проводил время с друзьями за кружкой пива, а проще был не дурак выпить, как и любой милиционер, героиня же любила почитать, чего-нибудь сентиментальное, душещипательное, и естественно эротическое.
Это тоже влияло на характеры, главный герой был вспыльчивый и безответственный, героиня рассудительная в свою сторону, но мечтательница, что при её возможностях, вернее отсутствии возможностей неимоверно усложняло её жизнь.
Ещё далее. Родители Крейчмера не очень преуспели в жизни. Отец работал сменным мастером на масло экстракционном заводе, мать медсестрой в детской поликлинике. Следовательно отец главного героя работал бульдозеристом на стройке, а мать бригадиром на этой же стройке. У героини же отца не было, мать перебивалась на любых работах, которые ей подворачивались.
В школе Крейчмер был где-то посредине, между отличниками и двоечниками. Главный герой же учился на тройки, ближе к двойкам. Героиня, была отличница, по меркам сельской школы, но золотую медаль не получила в силу своего материального положения.
В армии Крейчмер не служил по состоянию здоровья. Главный герой служил в стройбате.
Для начала Крейчмер решил остановиться на этом.
6).
На следующий день Крейчмер продолжил составление досье на главных героев рассказа.
Дедушка Крейчмера по линии отца бал работником ОГП(у), за что был расстрелян в тридцать седьмом, бабушка была медсестрой, дожила до глубокой старости, у них было трое детей, один умер в младенчестве. Дедушка по линии матери был простым колхозником и запойным алкоголиком, бабушка тоже работала всю жизнь в колхозе, у них было семеро детей, двое умерло между тридцатыми и сороковыми годами.
Исходя из этого дедушка главного героя по линии отца, был акушером гинекологом, брал взятки, что позволяло семье безбедно на то время жить, до жил до глубокой старости, бабушка была домохозяйка, часто болела, умерла в пятидесятилетнем возрасте, у них был один ребёнок.
Дедушка по линии матери был артистом, не то заслуженным, не то народным, в семье это не афишировалось, а подтверждающие документы не сохранились, его расстреляли в тридцать восьмом. Бабушка же работала в общепите, потому может и выжила с детьми в лихолетье, у них было трое детей.
Дедушки и бабушки главной героини с обеих сторон были колхозниками, пережили голодовку, какой-то из дедушек играл на барабане, какой-то резал свиней, детей без учёта умерших было пять.
Конечно, это всё не будет отражено в рассказе, вернее будет, но между строк, если кто поймёт, если для кого-то, читающего рассказ, это будет иметь значение. Крейчмер понимал, будет ли иметь, не будет от него зависит, от того насколько он сможет достоверно и интересно написать.
- Стоп, - подумал Крейчмер, - Интересно, не тут ли зарыта собака.
Для интереса, необходимо усилить, сюжет. Желательно чтоб он был не только острый, но и пикантный, да так ещё чтоб и за душу брало.
- Как, соус, - мелькнула мысль.
И Крейчмер решил заняться планом рассказа. Примерно по принципу плана школьного сочинения.
Технически конечно так было проще, но всё же получалось сухо, как милицейский протокол.
А ещё диалоги выглядели неубедительными, и потому как линию сюжета не всегда выдерживали, а ещё с убедительностью было не очень. Крейчмер пытался запоминать диалоги услышанные, или подслушанные на улице и структурировать согласно разговорной речи. Но непринуждённость не выдерживалась, и разговор, таким как в жизни не получался.
Второе лирическое отступление (простая инверсия жизни и смерти).
А живём то мы недолго, ну сколько там отмечено на небесах.
О смерти задумываемся иногда, но это проходит, всё проходит и мысли замещаются мыслями новыми. Так наверно и должно быть. Иначе в чём смысл, только ужас и страх перед днём завтрашним.
Но живём, и слава богу. На первый взгляд вроде бы и правильно, ан нет, мало этого, мало. Привыкаем к жизни, к такой, как есть, такой какую Бог дал. Может потому и хочется оставить что-то после себя, мелочь, но чтоб своё. Чтоб взял в руки кто, и понял жил на свете человек, обычный человек, такой же, и было ему и грустно и больно, и радостно, когда как. Но дело даже не в этом, жил человек на этом свете, любил этот мир, любил жизнь, любил своих близких. И собственно это было главное, потому, как не зря на свете жил.
Жил сколько отмечено ему было, ну а в свободное время писал книгу. Что думал, что чувствовал, как понимал происходящее. Ничего нового, обычная человеческая жизнь, да и что можно найти нового под солнцем, живёт человек, мучается, верит в свою звезду счастливую. Судьба ж кидает его во все стороны.
Вот такая она, простая инверсия жизни и смерти. А ты возьмёшь и обманешь свою судьбу, напишешь книгу и после смерти останешься в ней жить, где-то там между страниц пожелтевших душа твоя с улыбкой лукавой будет смотреть в глаза читателю, будет наблюдать за происходящим вокруг, просто будет.
______________________________________________________
7).
Крейчмер подумал, что всё, что он писал до сих пор, это так, черновик. Впрочем, и жизнь, которой он жил до сих пор, возможно тоже черновик. Потому как, до сих пор в его жизни не было событий достойных увековеченья. Он как-то вдруг понял, что необходимо сперва, прожить потом написать, пропустить через сердце своё. Иначе будет не то, будет набор слов, банальность, всё что угодно только не книга.
8).
Крейчмер стоял у края тротуара, в том же месте и так же, как когда-то, много лет назад возможно стоял герой его ещё ненаписанного романа. Напротив Крейчмер знал, что были щиты с какой-то разноцветной рекламой, а в остальном всё было как раньше, или почти как раньше.
А раньше, у стены дома стояли автоматы газированной воды, те самые, где с сиропом по пять копеек, а без сиропа копейка. Ходили же такие деньги, копейка, давно это было, не верится даже.
Та же улица. Та же да не совсем. Те же люди. Те же да не те. А вот страна точно другая. Когда-то была одна, а стала другая. Интересно страна другая, а дома те же, что и раньше, деревья, те которые постарше те же и люди те, что постарше. Те, что постарше помнят ещё другую жизнь. Например, те же автоматы с газировкой, мороженное в вафельных стаканчиках по пятнадцать копеек, танцы в парку.
Можно представить, ещё, что герой романа учился играть на гитаре. Старенькая, дешёвая гитара, пальцы от струн болели неимоверно. Но боль эта, натёртых до мозолей пушек пальцев, вспоминалась почему-то с ностальгической нежностью. Ещё с такой же нежностью вспоминалась девочка, жившая по соседству.
Что там было, скорей всего ничего-то толком и не было, но всё равно это были те воспоминания, которые было приятно вспомнить. Можно сказать, неудивительно первая любовь, молодость. Может и так, а может тогда, несмотря на то, что почти ничего не было, всё было настоящим, в отличии от того, что стало после.
Крейчиер стоял на перекрёстке, люди вокруг спешили по своим, каждому ведомым делам, и не замечали ничего вокруг. Или замечали, но им не было до того никакого дела. А мысль текла легко и непринуждённо.
И не было ничего казалось нового, всё то же. Что тогда то и сейчас, пейзаж это одно, а душа другое. В душе человек во все времена одинаковый, всё те же радости и горести, те же поиски своего места под солнцем и мечты о своём маленьком счастье.
Крейчмер понял, что можно описывать свои чувства, свои мысли, вкладывать в героев своё миропонимание, это даст придуманным героям не столько плоть и кровь, сколько вдохнёт в них жизнь.
Они сидели на скамеечке в парке.
Сидели пили пиво и разговаривали о жизни. Говорил всё больше Ваня, Крейчмер всё больше слушал, слушал и запоминал. Авось пригодится.
- И жили мы не очень, - говорит Ваня, - не богато, да как-то веселее. Я тогда работал электриком в районе в сельпо. Электриком, грузчиком, да и так куда пошлют. Работы хватало. Магазины, база. Прихожу с утра, в одном магазине розетка перегорела, в другом кабеля не хватает, иду к бухгалтеру.
- Иди говорит, в магазин, узнай цены.
Иду. Узнаю. Розетка два рубля, кабель три. Подписываюсь в ведомости, в получении пяти рублей, сажусь на старенький велосипед и еду на старую ферму. Нахожу старую розетку, отрываю кусок кабеля и вуаля. У меня в кармане пять рублей. И я счастлив.
А сейчас что. Полные карманы бабла, а счастья ни в одном глазу. Может это пиво гамняное, порошковое счастье, не думаю. Или может джинсы эти, так их в любом секонде килограммами.
Крейчмер молчал. Может это и правильно. Живёт человек, а проходит время и он начинает понимать, что лучше не стало, наоборот. И это при том, что мечты большей частью сбылись, и проблемы в большинстве решились, а главное осталось в прошлом. Ощущение радости, наполненности жизненной и ещё чего-то неуловимо необъяснимого.
И неважно вот то, что сидят они в парке, что проходят по аллейке одинокие прохожие, что вечер тих, а завтра день наполненный событиями. Важно только щемящее чувство в душе, при воспоминании себя, тогда в прошлом.
Видимо от этого надо отталкиваться, главное чувство.
Чувство счастья, или несчастья, осознанное, или неосознанное.
Крейчмер в свою очередь рассказал что-то из жизни. Не так интересно и не было в его истории второго дна и никакого глубинного смысла. Просто жизнь, как было бессмысленно и бестолково. Возможно и это правильно, - подумал Крейчмер. Жизнь бессмысленна и конец её предсказуем. Человек умирает и вместе с ним и смысл и бессмыслица. Весь его мир.
Они шли уже опустевшей улице, и всё было ясно, просто и точно. Как анекдот, смешно и грустно от того, что смешно. От того, что именно так всё и про тебя тоже, конечно об этом не говорится, но всё равно не легче.
9).
Значит, историй должно было быть две, одна в прошлом, другая в настоящем, и одна должна была вытекать из другой.
И сюжет может быть совершенно незатейлив. Жил человек, первая любовь, становление нравственное, время со своими законами, молодость с гормонами. А потом, и жизнь удалась, и ностальгия по прошлому спать не даёт. Здоровый сон в прошлом вместе со счастьем остался.
***
Вместо послесловия
День за днём идёт, и плетёт жизнь кружева, узором одному Богу ведомым.
И день за днём, и ночь за ночью. И дела дневные в ночные кошмары перетекают, а если не кошмары, то и не запомнишь, что и зачем снилось. Может то совсем другая жизнь, проще и правильнее, вот только скрыться на ней, как на острове дальнем, раствориться в лазурной безбрежности не выходит.
Что-то тут держит, и крепко, и надёжно, и никуда не деться, ну разве, записать этот свой сон, али явь потустороннюю, да добавить от себя недостающее, и никуда уже он этот мир от тебя не денется, но и ты от него никуда не денешься.
Может это хорошо, а может, и нет, о правильности не говорю, кто знает, что в этом мире правильно, а что не правильно, что честно, что не честно.
А может всё гораздо проще, просто день пройдёт, просто ночь пройдёт, просто явь пройдёт, просто сон пройдёт, просто жизнь пройдёт и ничего не останется.
Ничего не останется, кроме этих вот строк, возможно даже и не нужных никому.
