— Друг мой, вот эти, с позволения сказать, стихи, — умело закрашенные чувствительно-ностальгическим соусом нестыковки в ритме, рвань сюжетных связей, спорные метафоры, симбиоз заурядности со сложностью восприятия, курьёзная куртуазность и, извините меня, скабрёзность экскурсов в эротический сюр… Всё это, — скажу сие не как редактор, но как товарищ, – карнавал одного героя, нескончаемо грустная маска, за которой, по сути, неглупый, но неловкий жить, жалкий человек… Но кому, кому нужны такие словесные излияния? Солипсизм – не болезнь, но его так много у вас, понимаете?
— Что же, разгром? – звенит в голове у слегка уязвлённого поэта, привычного, впрочем, к подобным кабинетным речам, отчасти подготовленного к таким рецензиям многолетним отрицанием в себе гениальности, несмотря на имевшие быть редкие, дорогого стоящие овации искушённых в деле коллег по цеху. Ну, талантлив, так ведь и не более….
Вот, сейчас же, знаем, предложит…
— А не пробовали ли вы писать прозу? Очень может получиться –разбавленное объёмом, рифмой не томимое, да и неоспоримое умение ваше передать чувства, и, всё-таки, поэтический дар. Советую, верно, как многие многим, перечитывать классиков. Главное, как вас… Митя: искра божья наличествует, так дерзайте же!
Извечная издёвка – напутствие, — после того, как камня на камне не оставить! Кто тебя уполномочил – судьбы калечить, таланты душить? Пигмей чернильный, сам, небось, втихую пописываешь, может, воруешь, в славе отказывая, сволочь, — Поэт хмыкнул и оборотился от зеркала, в какое надменно и холодно гляделся его собеседник.
