Недавно имел место быть престранный эпизод: захожу я на почту, занимаю очередь, чтобы заплатить по коммуналке…. Тут ко мне подходит невысокий, морщинистый, лет к семидесяти-восьмидесяти старикан, судя по виду – потрёпанный жизнью и весьма неухоженный. И этак, сходу:
- Плёхо вижу, скажите, ви крайний?
Я говорю ему, мол, будете за мной, говорю на упреждение, потому как ожидаю, что он теперь будет доказывать, что тут был, а вы вот только зашли…. И готов не уступить, раз такое дело.
А он прислушивается ко мне, улыбаясь, подойдя почти вплотную.
- Скажите, ми с вами не знакоми?»
Ласково и полуслепо так оглядывает, почти по-родственному.
И в самом деле, в лице его нечто неожиданное, что не видел, может, десятки лет и в местах нездешних. А у него плохо со зрением и как-то мимо меня взор его, только по голосу спрашивает. Я в черты его равнодушно всматриваюсь и вдруг читаю в них… лица близкие, да сие осознать боюсь, неудобно мне, что этакого знать могу, и в неприязни утверждаюсь – он просто чужой чудак и навязчив, и зачем-то притворяется. А он продолжает:
- Вийду в аптеку, ви скажете, что я за вами? – и уходит.
Я же ничего вспомнить не могу, да мне и незачем, а он, спустя небольшое время, является снова и беспомощно зал рассматривает, голову потупил – опять потерял очередь, потому что очередь совсем в стороне, не там, где был, но я, из сочувствия, зачем-то руку поднимаю и голосом, громко: здесь, сюда.
- Спасибо, спасибо, сынок! За лекарства заплатил, а взять – не взял. Пришлось вернуться.
Знаете, род людской – без особого выбора схож природой и перемешан; каждый кажется знакомым, привычным, свойским даже; и иудей этот похож – в обыкновении их народа ещё более быть схожими друг с другом, но вот лицо его, почему-то особенное для меня лицо, и голос – вежливый и тихий, и глаза… И его фраза-вопрос….
В общем, он был за мною, а не наоборот, и я, вдоль прилавка, в ожидании расчёта, несколько от него отодвинулся, а он и оператору говорил, оправдываясь и донося, что плохо видит, и тряские пальцы его в траурной кайме ногтей с трудом придерживали квитанции и купюры, и на «сынка» «папаша» больше не смотрел и не заговаривал. Чувствовал, наверное, это размеченное расстояние и никчемную наглость мою.
Пишу, не знаю зачем… Только кажется мне, что не так уж невероятно всё это – далёким прошлым или в эти минуты, и только память прозрения, исподтишка руководимая самое брезгливой практичностью «быть не может, потому что мне это не надо», так и не вспомнила, а его человеческий ум – не стал настаивать.
---------------------------------------------------------
2002, 2022
