ЦВЕТАЕВА

Дон Жуан с Казановы снимает венец.

Монолог начинает сама красота:

Галатея-хлыстовка отточит резец

И славянка-Джоконда коснется холста…

А — себя нарицавшая пеной морской,

Афродитою — ах! — не сумевшая стать,

Только милостью царской, тоской колдовской

Заставляя вникать, позволяя внимать

Ослепляющий танец, смятенье, экстаз

(Или ясный мистический клекот кликуш?)

Виртуозность клише божества-языка

(Иль эстетской Психеи безбожную сушь? —

Разве желчь заблуждавшихся сможет избыть,

Нечестивых советом присвоенный сан)…

Но ни жизнью, ни гением не заживить

Нанесенных неопытной матерью ран!..

Вместо ласки касаний — тесноты, тиски

Исступления музыки подданных рук…

Злое скопчество Музы — след детской тоски,

О седло амазонки обломанный лук.

…Как легко претворилась точеная честь

В утонченную Сонечку, чистую страсть,

Чтобы — чур! — испарилась гремучая смесь,

Рукопленного ада крапленая масть,

Где любила не так, и не там, и не тех,

Беспокойно вскипая не в тон и не в такт…

Чадно тлеет сукно суковатых утех

Тех, кому недоступен преступный чердак

И достоинство горькое гордой горы —

На гордыне отчаянья выросший горб;

И петля… не до времени, но до поры

Покаянного лепета родственных орд,

До шестого пришествия…