|
|
Вчера мне отрезало ногу. Как? Да трамваем же, конечно. А чем ещё? Дело-то обычное, житейское… Ведь всё ж таки это город! Большой город. Просто глядеть нужно по сторонам. Повнимательнее. А вам разве никогда трамваем ничего не отделяло?
Я сидел на скользкой брусчатке, упёршись плечом о борт остановившего прямо на мне вагона, держал в руке отрезанную колесом ногу и глупо хихикал, судорожно оглядываясь по сторонам в поисках хоть какой-нибудь моральной поддержки. Сознаться честно, смеяться было отчего – я впервые видел свою ногу в столь необычном ракурсе. Ничего себе такая ножка – килограмм эдак в семь-восемь живого (или неживого? хи-хи!) веса - обута в чёрную кроссовку и одета в защитного цвета штанину с пристроченным накладным карманом.
Из ноги капало. Вернее, капало не изо всей ноги сразу, а лишь из свежего среза. Точнее - даже не капало, а лилось. "Как странно, - подумал я, - кровь…"
***
Тот вечер, в общем-то, начинался, как обычно. Точно так же, как и целая тысяча дурацких вечеров до него. Я припёрся домой с работы усталым и злым, а дома опять не было ровным счётом никого. Хоть шаром покати. Не ждал меня дома никто. Даже поесть мне эта "никто" ничего не оставила - так, разве пару-тройку присохших к блюдцу пельменей. И печь не топлена, и посуда не мыта. Тоска, одним словом… Кладбище души.
***
А потом из трамвайной кабинки вдруг выскочила какая-то молоденькая особа, блеванула (а я и не в обиде), густо припачкав себе ужином блузку, и тоже присела на мокрый бордюр – плакать, утираться и плакать. Я помахал было ей ногою, мол, "иди сюда - ко мне, милая, зачем же нам, культурным людям, множить мировое одиночество?", но она почему-то сблеванула на землю ещё раз и повалилась навзничь – белая, юная... в глубоком обмороке… дура…
Потом – синие сирены в ночи, грубые ангелы, силою вырывающие из рук мою драгоценную собственность. Какие-то глупо ахающе-охающие люди, носилки, "держите, держите его, девочки…!" Слабый укол, тепло, забытие…
***
А ведь я так хотел поговорить с нею (ежели по совести). Уж с год как, наверное, безнадежно мечтал: засесть как-то раз на кухне – вдвоём, уютным вечерком, разлить по чашечкам крепкого душистого кофе, заглянуть в её огромные глазищи и рассказать… - о том, как совершенно безумно любил раньше и, как ужасно люблю её до сих пор, о том, что волком вою по ночам от одиночества, когда она, молча и резко, отворачивается от меня, засыпая. О том, что чаша моей любви давно уже переполнена, а сок сердца медленно стекает по серебряным стенкам и… капает в пустоту…
Не сложилось…
Угу, привык. А то! Переодеваюсь. Отыскиваю в шкафу, где-то среди ворохов давно уже не ношенных мною, но выстиранных и аккуратно выглаженных женою вещей, старые свои брюки, те самые, в которых… неважно… и иду. Куда? В неизвестность - на улицу, в люди, лишь бы не оставаться больше одному. В этих пустых и холодных стенах.
Боль…
***
- Апельсины, доктор! Не забудьте передать апельсины…
- Да-да, конечно же! Разумеется! Но как мне вас отметить? Кем вы ему приходитесь, если не секрет?
- Же… хм… нет, нет! Вдова! Так и запишите. Да-да, будьте добры – вдова его левой ноги! По буквам - в.д.о.в.а. – black widow, если позволите! И не забудьте про апельсины, доктор… раньше он любил цитрусовые… да-да… да-да-да-да…
- Ну, постойте же, дама…
- Напрасно, напрасно… право же, ну право, уважаемый, вам не стоит меня удерживать! Вы уж простите меня, милейший, но пора мне… да-да, пора… - лёгкое дуновение сквозь открытое настежь окно, муаровый шарм, шарф, неловко ускользающая вдаль по коридору тень изысканного послеобеденного "кензо"… - Апельси-и-ины-ы-ы…
***
"У-у-у-у-у… - страшным голосом подвывает нога, – у-у-у-у-у…." "Анночка Сергевна, лапушка, замажьте ему маслицем швы! Краснят немного, кабы не воспалились…" "У-у-у-у…" "Девочки, ну-ка, ну-ка – организуем перевязочку! Быстренько! Как в училище учили? А?" "У-у-у-у…" "Ну, у него и… хи-хи…" "У-у-у-у…" "Писай, писай, миленькый, вот кады наш дохтур тебе новую ножку сделаить – деревянную, значица, вот тады и сам до тубзика, словно стрекузнечик, допрыгивать буишь… а щас… писай, давай, писай - бабе Ане, знаешь скока уток ищо ставить севодня?" "У-у-у-у…"
***
- Вашу ногу мы заморозили. При выписке, конечно, можете забрать её с собой, но… знаете, что лично я посоветовал бы?
- Что, доктор?
- Если вдруг надумаете хоронить… я понимаю, понимаю – этот разговор не из простых! Так вот, хоронить лучше сразу, навряд ли есть смысл долго сохранять конечность в домашних условиях… запах там… антисанитария, соседи… А ещё вернее было бы – оставить её нам.
- Но, доктор… ведь это же моя нога! Моя! Личная! Понимаете вы? Настоящая часть самого меня! Как же я могу не позаботиться о ней?
- Да не переживайте вы так. Успокойтесь. Нога ваша отнюдь не так уж одинока, как это вам это представляется. Скажу по-секрету - есть у неё теперь своя вдова… которая до сих пор приносит вашей "красавице" апельсины. Цитрусовые… как-то так, что ли… Да, кстати, вот что наши сотрудницы нашли… - доктор вынул из кармана какой-то небольшой свёрток, аккуратно развернул полиэтиленовую обёртку и выложил содержимое на тумбочку…
- Что это, доктор?
- Не знаю. Поглядите сами… А я… я оставляю вас ненадолго. Простите, на носу обход. Увы…
***
Ключи, измятая пятёрочка, пара медных монет, вскрытая почему-то (кем, когда?) пачка презервативов… Хм? Сложенная вчетверо окровавленная салфетка… нет!
"Я забираю… один себе… Больше не люблю тебя! Прощай!"
И дата…
…ровно одну весну тому назад…
… чёрным по красному
|
