А я ведь всегда любил эту девочку. Именно. Только теперь понимаю, как сильно я её любил. И я (да-да, представьте себе!) предал её, сразу, как только она обманула меня. Во имя чего? А только ради того, чтобы инъецировать себе в мозг дозу сильнодействующего яда - дабы понять наверняка: насколько больно можно сделать любимому человеку во имя предательства.
Я хорошо помню то печальное утро: и свой ступор, и громкое биение умирающего сердца, и слёзы, и чёткое понимание того, что всему пришёл конец.
А потом, на исходе следующего дня, я пытал её, словно надеясь ещё на что-то, изнывая от крайней необходимости секса – последней, как мне казалось тогда, возможностью предъявить ей своё мужское я, продемонстрировать превосходство. Знаете? Ей тоже было интересно – она не ожидала, как выяснилось позже, насколько иным я могу быть: страстным и романтичным, изворотливым и настойчивым, когда, в самом начале процесса изысканий корней зла, я стал вдруг изощрённейше хитрым, неимоверно сексуальным и жестоким.
- Я не верю тебе. Надеюсь, ты понимаешь, малыш? Давай-ка лучше поиграем, - я с отвращением, но одновременно с какой-то неподвластной мне тягой, попытался положить руку ей на грудь – она оттолкнула. – Всё равно ты меня не любишь. Что нам терять?
- Я не хочу.
- Я знаю, что ты не хочешь, но… пойми, я-то хочу, я – мужчина, и, ради удовлетворения своей блажи, могу сделать эту нашу игру, и сделаю, настолько интересной, что ты даже не подозреваешь. Ты же не считаешь меня конченым идиотом?
- Ты не идиот, но я не хочу.
- Ты изменила мне?
- Нет.
- Я не верю.
- Нет, я тебе уже всё сказала.
- Не всё.
- Ну-у… не-хо-чу я! – оборвавшись на ноте си, звонко простонала она и отвернулась.
И тут я понял: она обманывает и меня, и себя, ведь на самом деле ей тоже хочется игры – пусть даже на все сто она и убеждена, что вчерашняя измена даёт ей моральное преимущество надо мной, и даже право быть надменной со мною, и холодной, и как бы обиженно-гордой, но всё же, как, впрочем, и меня, её крепко держит ещё странное ощущение взаимной недосказанности, смутного беспокойства, моральной неопределённости, да… и восемь лет общей семейной памяти.
- Я знаю, девочка, ты изменяла мне и раньше, - сам я не слишком верил в то, что говорил (таково уж свойство человеческого сознания: упорное отрицание очевидностей, во имя главного - спасения рассудка), но должен был. - Не бойся… Сегодня мне уже гораздо легче принять наше расставанье, чем вчера, хотя я сам не проникся им ещё, хотя и очень-очень не хочу тебя терять, - шепчу. - Но… пойми же и меня, дай возможность понять – почему? Помоги успокоиться, ты ведь не хочешь, чтобы я умер? Тебе это надо? Погляди на меня…
- Мне всё равно…. – но она всё же повернулась - нехотя или делая вид, что нехотя, упрямо не открывая глаз...
А я истерически жаждал её тела, ради того и затеял этот никчемный разговор. По большому, сегодняшнему, счёту мне уже было глубоко наплевать «почему», но вот уже целых тридцать шесть часов так невыносимо больно было знать, что кто-то трогал, гладил, жадно лаская, проникал в это тело – моё по праву, и это был... вовсе не я. И право моё было сначала кем-то подло оспорено, затем растоптано. Или мне лишь казалось, что такое право вообще существует?
- А мне нет! Не всё равно! – без лишних колебаний солгал я. – Я знаю то, чего не ведаешь ты, вернее, то, о чём ты, разумеется, знаешь прекрасно, но всегда считала, что я об этом даже не догадываюсь. И поэтому я, конечно же, воспользуюсь твоим женским любопытством. И ты не устоишь…
- Я не хочу, - уже гораздо менее твёрдо произнесла она, и веки её едва заметно дрогнули. – Мне неинтересно, и я устала.
- Ха… а я не хочу ничего рассказывать тебе за просто так. Меня мучает физическое желание, сознаюсь честно, но ведь и ты уже хочешь знать то, на что я намекаю! Даже не пытайся лгать себе, - я добродушно, вполне искренне, рассмеялся и рискнул погладить ладонью её волосы. – Предлагаю сделку… Ну, малыш, давай, решайся! Что нам теперь терять? Играем?
Она промолчала, но по ускорившейся вдруг суете зрачков под закрытыми веками, я понял, что приманка заглочена.
- Я предлагаю тебе поиграть в «паззлы». Видишь ли, картинка уже вроде бы сложена: ты, конечно, славно постаралась для меня вчера, но… - я осторожно начал стягивать с неё ночную рубашку. – Один из «паззликов», маленький такой, почему-то совсем упущенный нами из виду фрагментик, так и остаётся для меня тёмным и непристроенным. Оттого я и нервничаю - не люблю незаконченных картин.
Жена, как ей показалось на тот момент правильным, симулировала слабое сопротивление, но ночнушка к счастью была из атласа и соскользнула с её тела без особого труда. Я любовался обнажённой грудью Львицы, прекрасно понимая по особенному состоянию сосков, что и она тоже хочет, пусть через отвращение, через дикий страх, но хочет – такой вот странный парадокс измены.
- Я обещал, что нам будет интересно. Сейчас я буду задавать вопросы, а ты сама решай отвечать или не отвечать. Некоторые из них могут показаться тебе странными или непривычными, но всё же постарайся быть откровенной, ведь потом и ты сможешь задать мне точно такие же – я тоже тебе отвечу. За честность - честно…
Она еле заметно кивнула.
- Ты занимаешься мастурбацией?
- Что-о-о??? – Львицу аж передёрнуло, она приоткрыла, наконец-то, глаза и посмотрела на меня с какой-то странной улыбкой, удивлённой, но заинтересованной, чуть стеснительной, но и вызывающей одновременно. – Ну, уж на такие вопросы тебе я точно отвечать не буду…
- А кому, кому бы ты могла ответить на подобный вопрос?
- Ни-ко-му! – она изо всех своих сил пыталась сохранять надменно-серьёзный вид, но у неё не слишком-то получалось.
- Ну, вот ты и ответила, - я начал ласково поглаживать ей живот…
- Ничего я тебе не ответила! Дурак, я вообще не отвечала на вопрос!
- Ну и ладненько. Не ответила, значит, и я тебе не отвечу. Так честно?
- Нет, не честно… А ты?
- Я же сказал тебе, милая, откровенность за откровенность. Только таким образом и никак иначе, - улыбнулся я издевательски и поцеловал ждущий прикосновения губ напряжённый сосочек, одновременно прикоснувшись рукой к месту слияния её тёплых и мягких ног.
Я полагаю, ей было интересно, чисто в познавательном аспекте, отпробовать на вкус двух различных, причём отнюдь не равнодушных, а, как минимум, любящих или ненавидящих её мужских особей всего-то в течение полутора суток. Ей это было чисто по-женски любопытно - физиологически, телесно - лестно. А я с одной стороны чувствовал себя тошнотворно, но с другой - желание иметь её здесь и сейчас было непреодолимо.
- Скажи мне, ты флиртовала с кем-нибудь? – больше года как мы работали вместе: я – начальником, она – формально моей подчинённой.
Львица задумалась: отвечать, не отвечать... Я всё так же настойчиво продолжал ласкать её бедра, разгорячившееся от моих прикосновений лоно и грудь. Она напряглась, покрепче сжала ноги, как будто бы не желая сдаваться мне совсем без боя, а затем (каким-то шестым чувством я определил в темноте как раскраснелось при этом её лицо) тихо спросила:
- А зачем тебе знать?
- Хм. Интересный вопрос, конечно... Понимаешь… - теперь настала моя очередь выдержать паузу. – Помнишь ли, как в тот день, когда я предложил тебе работать со мной, я просил вести себя поосторожнее? Ты – жена начальника, и нет ничего естественнее желания чем-то обиженного или даже ничем не обиженного, но попросту одолеваемого комплексами, сотрудника отомстить или исподтишка нагадить шефу, трахнув его жену. Тогда мне казалось, что ты не глупа, и сама хорошо всё понимаешь. Так был флирт или нет?
- Ну-у… - она всё ещё не могла настроить себя на откровенную игру.
- Пойми, я ни в чём не собираюсь обвинять тебя. Нелепо. Поздно. Бессмысленно. Но, видишь ли, именно сейчас, здесь, в этой постели, случилась уникальная ситуация: мы расходимся, навсегда, и тебе, и мне об этом хорошо известно, хоть мы и не говорили ещё прямо. Расходимся без криков и скандала, без бития посуды и намыленных петель. Просто покидаем друг друга навеки, без права взаимных апелляций. Так почему бы нам не пооткровенничать напоследок? Ведь идею последнего секса ты, похоже, приняла…
- Ничего я не приняла, никакой идеи! Я не хочу!
- Не ври… ты уже вся промокла насквозь, - я хорошо знал, о чём говорю, ибо чувствовал жаркую влагу её желания сам, собственными пальцами.
- Да… - она вдруг расслабила бёдра и красиво (отвратительно по-блядски, развязно!) откинула левое колено набок. – Конечно, флиртовала…
- Спасибо. Наконец-то, ты со мной откровенна. И знаешь? Мне это нравится! Если хочешь, задай подобный вопрос и мне… я отвечу – обещаю. А потом… продолжим? Ладно? Только сперва хорошенько подумай, как сформулировать. Не спеши, - с этими словами я слегка передвинул в свою сторону её правую ногу… - Я хочу, чтобы нам обоим стало сегодня страшно интересно…
Львица тяжело и громко дышала, улыбалась, упрямо глядя только в потолок, одними губами, как будто бы умиротворённо и снисходительно, но, что отнюдь немаловажно, исключительно самой лишь себе, и при этом гениально плавно, абсолютно ритмично изгибалась в такт моим медленным проникновениям.
- Ну как, ты готова задать свой вопрос? – я действительно наслаждался вдруг отдавшимся мне во временное пользование красивым женским (но никогда больше не моим) телом, но разум был исключительно прозрачен, глаза – жестки и внимательны.
- Погоди… а-а-а… - простонала она. – А-а-а… ты… ты изменял мне?
- Торопишься, девочка… всё время куда-то спешишь. Не беспокойся так, малыш, раскрытие, с последующей препарацией субъектов измены, будет основным, финальным па нашего кордебалета, типа десерта, - механически я совершил ещё несколько долгих, приятных, упругих движений бёдрами, а потом опустился, прилёг на Львицу, расслабившись, тесно придавил обмякшим торсом её вспотевшие груди и, дразнясь, игриво пощекотал бывшую (о, как же я не люблю это слово!) жену мизинцем за ушком. – Но пока мы с тобою ведём речь всего лишь о банальном флирте. Вопрос на вопрос, ответ на ответ, ты не забыла?
- Я б твою подругу никогда не зарезала…
- Ты к чему это? – удивился поначалу я, а потом, поняв вдруг всё, в голос рассмеялся. – Бережёшь любовника, что ли? Испугалась слова «препарация»?
- Пшёл вон, скотина! Я не блядь! – Львица вдруг ловко вывернулась из-под меня, соскочила с кровати и стремглав рванула на кухню. – Придурок, козлина, жлоб!
Я-НЕ-ХО-ЧУ-ТЕ-БЯ!!!
