Подражание древним
Непременным условием счастия существованья
Полагается неизбежное одиночество. От момента,
Как оставит душа скорлупу материнского лона,
Обретая возможность продления в хрупкое тело,
До этапа паренья его в энергичном эфире —
Человек одинок. В этом – символ и страха, и веры.
С этим трудно смириться. Пытаясь переиначить
Целиком очевидное всякому, кроме ребенка,
Он — иль тот, кто не хочет накапливать опыт взросленья, —
Отдает полномочия личности жадному “всемству”.
Назначает себя атрибутом рутинной цепочки
И сцепляет свой ужас с чужим изнурительным страхом.
А иным выпадает на долю знакомая участь
Заговорщика в рамках семейного лживого ига.
Мама с папой вливают ребенку десертною ложкой,
Полагая — лекарство, на деле же — яд легковерья.
А на вкус это месиво так неестественно сладко,
Что горчит, тем рождая сомнение и недоверье.
Право, ложь во спасение дарит надежду спасенья
От всеобщего шествия в ногу, от суетной догмы.
Отправляет пытливую душу на поиски смысла,
В одиночное плаванье — буря удачнее штиля,
По пути на вершину не стоит бояться лавины —
В долгий путь одинокого странника, кормчего счастья.
* * *
День, как загнанный шмель,
Полосатое тельце бросая в стекло,
Словно жадная дрель,
Сверлит душу настойчиво и тяжело.
Ужас веки сомкнул
И отчаянье спряталось в чаще ресниц:
Кто-то снова столкнул
Падших ангелов в стаю насмешливых птиц.
Их глумящийся сонм
Обреченное время в макушку клюет.
Обернувшись окном,
Двери ада дурачат и – выход, и – вход.
Силы тают. Усталость
Апатия сменит, но воля опять
Небольшой пьедестал,
Как котурны, подставит. Дерзай, мол. Терзать?!
Понимание — бич.
Постижения груз — примирения грех.
Смерть играем, как скетч,
Тело ценим не боле, чем грецкий орех.
Атакуя окно,
Чья прозрачность желанная призрачна столь,
Шмель в тугое пшено
Заплетает отчаянье, ярость и боль.
И последняя мысль,
Как недобрая тень, оживляет чело,
Что – успел накормить
Алчных гарпий пшеном, источающим зло.
* * *
Cим летом знойный африканский ветер
В медвежий край, ориентиры спутав,
Явился странным гостем и – разрушил
Стереотип пространства. Новый день,
Захлебываясь ртутью, звал на помощь:
Хватал губами раскаленный воздух,
Метался, изнывая от бессилья,
И на закате тускло обмирал,
Прося пощады. Ветреный скиталец
Торжествовал.
Тут небо проявило
Принципиальность. Гром средь туч катился,
Как самосвал с прицепом, увлечен
Игрой привычных выбоин асфальта.
Сердитые зарницы полыхали,
Остерегая пылкого пришельца,
И намекали — убирайся прочь!
Но африканец страстный не сдавался:
Дразнил нерасторопного Перуна,
Смеясь беспечно, кувыркался в сене
И делал солнцу лунную “козу”.
Довел июль до умоисступленья,
Обрек репейник кактусиной доле,
Колодцы вскипятил, устало фыркнул
И удалился восвояси, фат.
Любители умеренности могут
Отныне наслаждаться. Испытанье
Закончилось. Прошло, как все проходит,
Тем паче – эксцентричный катаклизм.
Но люди снова очень недовольны.
Им собственные слабости на климат
Теперь свалить непросто. Африканец,
Вернись, им без тебя невмоготу!
