(уроки пения)
Пионером ещё, учеником 7 класса, вызвался я на пару с баянистом Кудейкиным, одноклассником, на каком-то празднике, прямо в огромном зале перед всей школой и родителями… спеть песню.
Называлась она, как сейчас помню: «Тбилисо».
Заиграл Олег, начал: «Каакоой лаазуурныый небоосвоод», и я рот открыл, и тоже, «нееебооссс». Вроде даже ещё пару слов добавил и… всё. Так столбом и простоял возле сидящего на стуле, поющего и играющего товарища.
Ну, зал улыбается, я цепенею, напарник смотрит на меня, дёргает за руку, из зала сигналы подают, «пой» — кричат, хихикают уже – я молчу. Дерево! Только слышу, как чубчик на голове шевелится, а песня между тем продолжается: «тттбиилисооо»…
Заливается аккомпаниатор – не поёт, так, шамкает, в словах путает, но, осознав ошибку, затихает, и тогда склоняет к инструменту пунцово-торжественное лицо своё; нашедшийся, воспрянув, задирает конопато-курносый нос к потолку: «сияет только над тобоооой»! А я – молчу. Уши уже до колен обвисли, рубиновые такие. Но в зал – смотрю, не отворачиваюсь, не плачу, держусь… и даже, кажется мне, улыбаюсь. Я много чего забыл – жизнь! но такое... «И песня рвётся из груди, и даже листья все поют!»
Зарёкся я после этого случая выступать – даже и в хоре, где можно спрятаться и рот открывать понарошку. А ведь был голос! Смотрели меня, щупали на предмет связок, сверкой в пении со слухом мучили, но выбрали и доверили. Одного не учли – ступора от зала! Всего легче: станцуй тогда же лезгинку на столе, поцелуй в губы какую-нибудь училку, — сказали бы: понятно, мальчик, у тебя приступ! Лечили бы… а тут – необъяснимость: такой примерный школьник – хорошист, редактор и художник настенной газеты, всегда причёсанный и приглаженный собиратель макулатуры и металлолома, глаза вроде умные… и молчит!
Как ни в чём не бывало, так и пошёл оттуда. Кажется, и отринул всё – душа детская вспоминать запретила, как и другое стыдное, но это только в прошлом легко – перейти во взрослость, будто и не было за спиной подобных несуразностей. Да и кто подобное упомнит, кроме «исполнителя»? Теперь-то я и на грузинском могу спеть, пусть и прошло пятьдесят лет: «Нанареви…нангреви…нарикаласи» — чего проще! Открыть рот, и…
