В детстве я была не совсем стандартным ребёнком, а для многих вообще непонятным.
Начнём с того, что в те времена я представляла собой длинноту и худобу, а как же иначе, если папа метр восемьдесят с лишком, да и мама выше ста семидесяти, а по тем временам в наших среднеуральских коротышных краях это был очень высокий рост. Помимо длинноты и худобы, я ещё являлась чернотой и смуглотой. Тоже было в кого, папина армяно-грузинская кровь дала о себе знать очень основательно. А уж загорала… вообще до африканской черноты! Да и мама, не смотря на своё русское происхождение, не намного отставала от папы, тоже была черноволосой и черноглазой, разве что – не смуглой.
Так вот, в возрасте двенадцати лет длиннота моя на полголовы опережала сверстников, а некоторых и на целую голову. Это потом, после восьмого класса меня многие перерастут и я окажусь в физкультурном стою не первой, а где-то по середине строя. Но пока мне было двенадцать и я была длиннотой. Моя любимая тётушка Гера, а по совместительству мой учитель истории и классный руководитель, говорила обо мне так: «Смотрю – бегут ноги, при дальнейшем приближении оказывается, что у ног есть туловище, а потом проявляется и чёрная голова. Ну точно – Лена!» Родители всегда смеялись над этим высказыванием, уж больно точным оно было. А ещё тётушка называла меня беспартийным большевиком и говорила, что не случайно в раннем детстве у меня было прозвище Кибальчиш.
Мама прекрасно шила, и проблем с модной одеждой у меня не было, всё что надо мама для любимой доченьки непременно сошьёт. Но в том то всё и дело, что до модной одёжки мне было глубоко плевать. Мне бы главное, чтоб была матроска с тельняшкой, да ещё шорты. Дело в том, что в те времена в наших краях было как-то не принято, чтобы девочки носили шорты. Шорты были прерогативой мальчиков. А я с самых первых летних деньков и вплоть до последних тёплых осенних пластала в шортах. Обожала эти короткие штаны. А всё потому, что родители с моих малых лет вывозили меня в Крым, в Грузию, в Новороссийск, Сочи, Анапу, на Волгу, а в тех курортных местах шорты на детях, в независимости от их мальчуковой или девчачьей принадлежности, воспринимались как нечто само-собой разумеющееся. Так что у меня шорты в комплекте с матроской или тельняшкой летом были формой номер один.
И ещё одно маленькое отступление. Это сейчас девочки возраста двенадцати лет – маленькие взрослые дамочки, а некоторые даже не маленькие, а вполне даже сходящие по внешности за восемнадцатилетних. А во времена моего детства девочка-двенадцатилетка – сиречь ребёнок со всеми куклами, мягкими игрушками, фантиками, бантиками, вышиванием крестиком и прочими детскими девчачьими занятиями. А в моём случае – с книжками, парусными корабликами, шпагами, луками со стрелами, лазаньями по крышам и по деревьям.
А ещё я обожала животных, всех, кроме змей и прочих рептилий (исключения составляли только черепахи). Но моей стойкой непроходящей любовью были кошки и собаки. И если с кошками дела обстояли хорошо, и кошки в нашей семье водились, то с собаками была напряжёнка – держать собаку в условиях маленькой квартиры было негде.
Так вот, теперь, когда у читателя сформировалось хоть какое-то мало-мальское представление о девочке двенадцати лет моего характера, увлечений и склада ума, можно перейти к основной фабуле.
Итак, в один из летних дней я шла домой из кинотеатра с утреннего сеанса фильма про индейцев, и проходя мимо школы услышала жалобный щенячий плач и сопровождающиеся весёлым гоготом крики мальчишек.
Конечно же я мигом завернула на школьный двор и увидела огромную лужу в окружении толпы мальчишек. Пацанва швыряла в лужу камни и весело гоготала. Я растолкала мальчишек, пробилась к луже. А там… середь лужи сидел маленький не более трёх месяцев от роду щенок. Головка его была склонена набок и он жалобно скулил. Да что там скулил – плакал! А пацанва пуляла в него камнями и выпендривалась – кто точнее попадёт в малыша. Они буквально забивали его камнями. Внутри меня всё вскипело. Моментом, словно Везувий взорвался, а к нему вдогонку все действующие вулканы мира.
Моя, пылающая праведным гневом закавказская душа, моя горячая армяно-грузинская кровь мгновенно швырнули меня в драку. Точнее драки как таковой не было. Была смуглая, помноженная на африканский загар, дикая необузданная ярость. Стремительный вихрь, разъярённый демонёнок в виде разгневанной длинной девчонки.
Да, пацанов была целая толпа, мои ровесники, но все недомерки. А я была на голову выше, при этом костлявая, руки и ноги как крепкие палки и поэтому били больно. Очень больно. И эти самые «палки» в таких случаях врага не щадили, а орудовали во всю силушку. В общем, я коршуном налетела на ублюдышей, расшвыряла по сторонам, наподдавала своими «палками», гадёнышу-заводиле со всей душеньки саданула ногой в пятую точку и расквасила нос.
И пока они стояли, оторопевшие от такого яростного натиска страшной чёрной наглой и драчливой девчонки в шортах, я вытащила щенка из лужи и рванула домой.
Когда родители пришли с работы, малыш, уже накормленный, вымытый, выспавшийся, покорил их своим сливовыми глазками и чуть наклоненной в бок головой. Родители оставили его у нас. Но ублюдыши успели повредить ему камнем шею, голова у псинки так и осталась немного набок. Но всё равно он был бесконечно любимым.
Начнём с того, что в те времена я представляла собой длинноту и худобу, а как же иначе, если папа метр восемьдесят с лишком, да и мама выше ста семидесяти, а по тем временам в наших среднеуральских коротышных краях это был очень высокий рост. Помимо длинноты и худобы, я ещё являлась чернотой и смуглотой. Тоже было в кого, папина армяно-грузинская кровь дала о себе знать очень основательно. А уж загорала… вообще до африканской черноты! Да и мама, не смотря на своё русское происхождение, не намного отставала от папы, тоже была черноволосой и черноглазой, разве что – не смуглой.
Так вот, в возрасте двенадцати лет длиннота моя на полголовы опережала сверстников, а некоторых и на целую голову. Это потом, после восьмого класса меня многие перерастут и я окажусь в физкультурном стою не первой, а где-то по середине строя. Но пока мне было двенадцать и я была длиннотой. Моя любимая тётушка Гера, а по совместительству мой учитель истории и классный руководитель, говорила обо мне так: «Смотрю – бегут ноги, при дальнейшем приближении оказывается, что у ног есть туловище, а потом проявляется и чёрная голова. Ну точно – Лена!» Родители всегда смеялись над этим высказыванием, уж больно точным оно было. А ещё тётушка называла меня беспартийным большевиком и говорила, что не случайно в раннем детстве у меня было прозвище Кибальчиш.
Мама прекрасно шила, и проблем с модной одеждой у меня не было, всё что надо мама для любимой доченьки непременно сошьёт. Но в том то всё и дело, что до модной одёжки мне было глубоко плевать. Мне бы главное, чтоб была матроска с тельняшкой, да ещё шорты. Дело в том, что в те времена в наших краях было как-то не принято, чтобы девочки носили шорты. Шорты были прерогативой мальчиков. А я с самых первых летних деньков и вплоть до последних тёплых осенних пластала в шортах. Обожала эти короткие штаны. А всё потому, что родители с моих малых лет вывозили меня в Крым, в Грузию, в Новороссийск, Сочи, Анапу, на Волгу, а в тех курортных местах шорты на детях, в независимости от их мальчуковой или девчачьей принадлежности, воспринимались как нечто само-собой разумеющееся. Так что у меня шорты в комплекте с матроской или тельняшкой летом были формой номер один.
И ещё одно маленькое отступление. Это сейчас девочки возраста двенадцати лет – маленькие взрослые дамочки, а некоторые даже не маленькие, а вполне даже сходящие по внешности за восемнадцатилетних. А во времена моего детства девочка-двенадцатилетка – сиречь ребёнок со всеми куклами, мягкими игрушками, фантиками, бантиками, вышиванием крестиком и прочими детскими девчачьими занятиями. А в моём случае – с книжками, парусными корабликами, шпагами, луками со стрелами, лазаньями по крышам и по деревьям.
А ещё я обожала животных, всех, кроме змей и прочих рептилий (исключения составляли только черепахи). Но моей стойкой непроходящей любовью были кошки и собаки. И если с кошками дела обстояли хорошо, и кошки в нашей семье водились, то с собаками была напряжёнка – держать собаку в условиях маленькой квартиры было негде.
Так вот, теперь, когда у читателя сформировалось хоть какое-то мало-мальское представление о девочке двенадцати лет моего характера, увлечений и склада ума, можно перейти к основной фабуле.
Итак, в один из летних дней я шла домой из кинотеатра с утреннего сеанса фильма про индейцев, и проходя мимо школы услышала жалобный щенячий плач и сопровождающиеся весёлым гоготом крики мальчишек.
Конечно же я мигом завернула на школьный двор и увидела огромную лужу в окружении толпы мальчишек. Пацанва швыряла в лужу камни и весело гоготала. Я растолкала мальчишек, пробилась к луже. А там… середь лужи сидел маленький не более трёх месяцев от роду щенок. Головка его была склонена набок и он жалобно скулил. Да что там скулил – плакал! А пацанва пуляла в него камнями и выпендривалась – кто точнее попадёт в малыша. Они буквально забивали его камнями. Внутри меня всё вскипело. Моментом, словно Везувий взорвался, а к нему вдогонку все действующие вулканы мира.
Моя, пылающая праведным гневом закавказская душа, моя горячая армяно-грузинская кровь мгновенно швырнули меня в драку. Точнее драки как таковой не было. Была смуглая, помноженная на африканский загар, дикая необузданная ярость. Стремительный вихрь, разъярённый демонёнок в виде разгневанной длинной девчонки.
Да, пацанов была целая толпа, мои ровесники, но все недомерки. А я была на голову выше, при этом костлявая, руки и ноги как крепкие палки и поэтому били больно. Очень больно. И эти самые «палки» в таких случаях врага не щадили, а орудовали во всю силушку. В общем, я коршуном налетела на ублюдышей, расшвыряла по сторонам, наподдавала своими «палками», гадёнышу-заводиле со всей душеньки саданула ногой в пятую точку и расквасила нос.
И пока они стояли, оторопевшие от такого яростного натиска страшной чёрной наглой и драчливой девчонки в шортах, я вытащила щенка из лужи и рванула домой.
Когда родители пришли с работы, малыш, уже накормленный, вымытый, выспавшийся, покорил их своим сливовыми глазками и чуть наклоненной в бок головой. Родители оставили его у нас. Но ублюдыши успели повредить ему камнем шею, голова у псинки так и осталась немного набок. Но всё равно он был бесконечно любимым.
