"«Гамлет», театр имени Ермоловой. Режиссер Валерий Саркисов. Переводчик — Андрей Чернов.
Искусствовед и поэт Андрей Чернов перевел «Гамлета» в 2001 году, однако до сих пор пьеса в этом варианте выходила на московской сцене только однажды. В 2002 году ее поставил Дмитрий Крымов с Валерием Гаркалиным в главной роли. Спектакль шел один сезон. В декабре 2013-го состоялась премьера в театре Ермоловой, в которой главную роль сыграл 25-летний ученик режиссера Саркисова Александр Петров.
В конце XVIII — начале XIX века в Москве и Петербурге показывали пьесы Шекспира, переведенные с вольных французских переделок (де Лаппласа, Дюсиса и других). Но первый настоящий успех на русской сцене английскому автору принес хороший русский перевод с языка оригинала. В 1837 году во время своего бенефиса в Петровском театре Павел Мочалов впервые сыграл Гамлета по переводу Николая Полевого. Как писал Виссарион Белинский, именно перевод, а даже не игра великого Мочалова «утвердил „Гамлета“ на русской сцене, распространил славу Шекспира не в одном литературном кругу, но во всем читающем и посещающем театр сообществе».
Сам Чернов снабдил свой весьма подробный перевод столь же подробными комментариями. Переводчик утверждает, что его основной целью было выявить шекспировский контекст и освободить пьесу от позднейших наслоений и трактовок. Однако в комментариях он настойчиво продвигает ряд своих догадок по поводу текста. Сначала переводчик проводит аналогию между сюжетом «Гамлета» и библейским мифом о сотворении мира, затем утверждает, что главный злодей и чуть ли не главный герой в пьесе — это Горацио (Чернов отмечает, что имя Горацио можно перевести на русский язык как «Прагматичная ***** [гулящая женщина]»). По его мнению, этот мнимый товарищ Гамлета, стремясь стать вторым лицом в королевстве, нанимается в шпионы к Клавдию и топит Офелию. Такой вывод переводчик делает из сцены разговора короля и Горацио о том, что Офелия сошла с ума. «Последуйте за нею по пятам. Прошу вас», — говорит король другу принца Гамлета. Чернов рассматривает эту просьбу как скрытый намек «ступай и убей ее».
Постановщик «Гамлета» в Ермоловском театре Валерий Саркисов рассказал «Ленте.ру», что конспирологические теории переводчика он не поддерживает и в тексте их попросту не разглядел. Однако язык перевода Чернова показался режиссеру живым, современным и динамичным. По его словам, текст становится понятнее благодаря самым простым заменам устаревших слов на новые. Например, в одной из первых сцен в карауле Горацио обращается к призраку отца Гамлета так: «Стой, наваждение! И если ты / Способно говорить, то говори!» В классическом переводе Лозинского эта фраза звучит так: «Стой, призрак! / Когда владеешь звуком ты иль речью, / Молви мне!» У Пастернака — так: «Ни с места, наважденье! / О, если только речь тебе дана, / Откройся мне!»
Монологи с использованием более простой лексики, по словам Саркисова, приближают принца Гамлета к молодой публике. С тем, что принцу, как о том говорится в сцене на кладбище, больше тридцати лет, режиссер категорически не согласен. «Сколько я ни видел Гамлетов, начиная с сорокалетнего Смоктуновского, не понимал, чего он переживает. В этом возрасте страдать и мучаться? Что, сорокалетний будет мямкаться с Офелией и стихи ей писать? Горячность, импульсы Гамлета, его страхи все принадлежат юноше, а не взрослому человеку», — говорит Саркисов." и т.д. и т.п.
Шекспир это вообще действо сугубо театральное, и кто сказал, что все постановки не представляют лишь очередную трактовку, "вестник" уверяет, что все. Конечно, есть постановки просто гениальнейшие, потрясающие, захватывающие дух, так гениальный актёр и телефонный справочник сыграть может.
Другое дело пьеса "для чтения", читал я Шекспира, ну переводы разумеется, что тоже трактовки. Нудятина все, что я читал. Вот, как его не украшали переводчики и интерпретаторы - нудятина, всё равно. А вот "ревизора" я читал и было интересно, даже очень.
По поводу религии там другое. Никто не отрицает, что тексты Шекспира соответствуют эпохе, и автором они рассматривались, как бытовой документ, свидетельство повседневной жизни, и вот они анализируют, что в этой повседневной жизни подозрительно мало религии, нет ни епископов при королях, ни обращений к библии, не явных отсылов к христианской морали. А согласно истории написанной историками всё должно было быть иначе. Но это, как я говорил, тема совершенно другого разговора.
