Солипсизм, Кулиш и кольцо на ниточке (18+)

Порывшись в преобширнейших запасниках своей памяти, но так и не сыскав в них сколь–либо достойной пасторали на мотив классического альпийского скотоложества, нежной саги о растлении малолеток или какого-нибудь там бодренького панегирика, посвящённого волшебной траве из чуйской долины, обильно проблевавши и вновь накативши, я решил поведать вам о главном – о том, без чего не может мыслить себя ни один настоящий русский мужчина – о водке и дружбе...

***

Ляля хороша! У Ляли – золотое колечко в клиторе и маленькие, на диво розовые сиськи, покрытые нежным девичьим пушком. Я люблю Лялю. Себя, что вполне естественно, я люблю больше, но и Лялю тоже. Не на шутку. По-моему это и есть самый настоящий солипсический дуализм.

Ещё я неравнодушен к Наде: за то, что она, как кошечка, грациозна, гибка и подвижна, никогда не ревнует, но всегда хочет. Веру обожаю оттого, что та искренне ждёт меня, своего ветреного мачо, а потом встречает ласково после долгой разлуки, обнимает крепко и кормит отменно, а Любу… про неё ничего не скажу, а то вы и вовсе обзавидуетесь...

Ну, а главное – я не дурак выпить. Какой русский не любит выпить? Даже в Китае русские пьют, поверьте. И в Лондоне, и на Суматре, на Юкатане, по слухам, тоже оттягиваются, не говоря уж о Гаити. А как вы думали? Оттого и землетрясения.

Светлым поводом моего пития и основной причиной, разумеется, всегда были женщины. Или же временное отсутствие таковых (что порою невыносимо тяжко). Как бы вам, друзья, вернее это объяснить… каждый литр водки приближает желанное совокупление – это плюс, но каждый литр водки добавляет год присовокупляемой жертве – минус. После восьмидесятой бутылки вы потенциальный некрофил. А то ж!

С конца июня до начала сентября я одолел сорок девять, без малого полсотни ошеломительно прозрачных, высококалорийных, и бесконечно пьяных кубических дециметров, сохранив нетронутой свою безгрешность и даже, наверное, некоторый… ну-у, не знаю, юношеский наив, что ли… но при этом тяжко обременил себя Аишой. А что? Что мне оставалось делать? Она хотя бы давала… А вам, много ль вам известно дающих женщин? Вам, лично! Жена-а? (хи-и-и!) Так вот, сидите и не чирикайте…

Главной примечательной особенностью Аишы был её преобширнейший тыл – целый танковый плацдарм, стратегический аэродром, чёрная такая, ганская рябая задница, с полвека растущая не столько вширь, сколь в перспективу.

Как-то раз, собравшись с друзьями (такими же тонкими философами, как я) на очередной междусобойчик, мы умудрились устроить из Аиши и коктейль-бар, и ломберный столик – одновременно. После двадцать третьего тоста Аиша наглухо стала в партер, уткнувшись мясистыми щеками в подставку для зонтов, и прикинулась спящей. На правой взлётке её колеблющегося мягкими океаническими волнами тёплого филея мы до утренней зари расписывали пульку, а на левой, как положено, внавалку громоздились бутылки, стаканы, салат из английской тёртой репы и мой старый, потрёпанный ноутбук.

Клянусь, мы совсем не хотели Аишы как женщины, а со смыслом распивали водку и рассуждали за жизнь. Это она желала нас! Бескорыстно! Причём всех сразу. К сожалению, я сообразил это лишь позже, в отличие от более опытных друзей моих, успевших вовремя почуять надвигающуюся грозу, и оттого позорно записавших в гору на простейших распасах, а потом вдруг куда-то бесследно испарившихся...

Я принял всю её сконденсированную страсть на себя... Неудержимый, жаркий экваториальный самум в один миг опрокинул меня навзничь, с силою выкрутил руки, до крайней невозможности сжал грудную клетку - отстоять полночи в интересной позе, да ещё окружённой компанией из трёх нетрезвых русских мужчин, и при этом по самые фаллопиевы трубы не налиться горячей африканской страстью? Ага! Щас!

Я был повержен, раздавлен и, изнывая под трёхкратно превышающей мою массой разгорячённой преферансом дамы, жалко скулил, потрескивая косточками, молился какой-то там долбаной субтропической матери, на самом деле желая одного – поскорее умереть. И как только я, униженный формально, но приплюснутый к дивану вполне материальным физическим объектом, совсем было приготовился отдать Богу душу…

- Влупи ей в лоб и поскорее выбирайся! У тебя же есть ещё пол-литра – в углу, за носками, - конечно же, это был Кулиш…

Кулиш вообще-то подозрительно часто навещал меня в течение последних двух недель. Иногда он являлся ко мне в одиночку – весь такой зелёный, изящный из себя, наряженный в плотно облегающий его тщедушное тельце тонкий гимнастический костюм и с бабочкой на голую шею, а порою притаскивал с собою на поводке ещё и целую свору рычащих мышей – белых, борзых и весьма опасных.

Кулиш – мой друг. Мой единственный в мире настоящий друг: верный, прощающий любые ошибки, полностью соглашающийся со мной в тонких вопросах глобальной политики, потакающий во всём, кроме, разве что, очевидных мезальянсов и греховного кровосмешения.

Подбитый моим реактивным кулаком фюзеляж африканской насильницы вошёл в пике и со вселенским грохотом рухнул на пол, радуя любопытных камденских клопов острым запахом потных закрылков и свежезаплывающим перископом, а я, пользуясь удачным моментом, повалился на басурманку сверху, с трудом переполз через трогательно колышущиеся килиманджары аишиной плоти и потянулся трясущеюся рукою в ближайший угол, расчищая пальцами путь средь густой паутины и груд давно не стиранных socks.

- Пей, сука! – мрачно вымолвил Кулиш. – Ведь ты предал сейчас не только, понимаешь, Веру, Надю, Любу, но даже… Родину и Лялино Колечко! Ай-ай-ай, как не стыдно?! Мерзавец!

Я выпил, всхлипнул, вновь опрокинул маленькую, и тихо заплакал, захлёбываясь слезою и горькой репой, полностью осознав вдруг всю степень своей ничтожности.

Аиша слегка пошевелилась:

- Бэйби…

- Что надо? – сквозь слёзы огрызнулся я. – Дура! Дура, дура, дура…

- Я люблю тебя, бейби, и срочно хочу замуж. Мне кажется, я беременна.

- Хм… - я с ходу накатил ещё, почти не поперхнувшись.

Свойство женщины: беременеть от случайно брошенного на неё взгляда, по сей день остаётся неразрешённой наукой проблемой. А чудесное рассасывание эмбриона сразу же после торжеств у алтаря – таинство настолько божественное и в то же время по-человечески обыденное, что я давно уже перестал всерьёз задумываться об этом нелепейшем физио-теологическом феномене.

Наше мальчуковое дело: безоговорочно принять объявленную новоиспечённой невестой беременность к сведению, купить затейнице фату и приготовиться к разводу с алиментами. Чуть раньше, чуть позже – какая разница? Лишь отъявленные идиоты носятся потом по дурацким судам, потрясая своими анализами и положительными характеристиками. Некрасиво оправдываясь, агонизируют пред суровыми очами непреклонных тёток в мантиях.

«Попал – сдавайся!» - Великая Женская Правда.

Вот и я поначалу было смирился и дёрнул ещё стаканчик: свадьба - не похороны, гулять, так гулять. Затем в меня вошёл бес…

- Кулиш… а, Кулиш?

- Ну, что ещё?

- Понимаешь, не хочу я жениться. Совсем. Во-первых, у меня уже есть четыре невесты, пусть все они далеко, но ведь это сущая правда? Во-вторых, женившись, я должен буду уехать в Африку, в-третьих, поселиться на пальме и питаться личинками… ну, а потом… потом, в неурожайный год, родня съест меня самого…

- Съест, - подтвердила Аиша. - Обязательно.

- Помоги, друг…

- Сам виноват, надо предохраняться, - отрезал Кулиш.- Твоя девочка мёрзнет…

С этими словами он ловко стащил с себя зелёное трико и начал натягивать его на титанический фундамент Аишы. Та постанывала от удовольствия, бессознательно пытаясь ухватить моего друга за пах, но, несмотря на ухаживания Кулиша, твёрдо придерживалась своей навязчивой идеи – идеи мгновенной беременности, спонтанного оплодотворения именно от меня. Как человек опытный, не раз пострадавший, я с опаской наблюдал за болезненным течением этого крайне вредного заблуждения - совершенно отчётливо, настолько, насколько позволяла мне степень моей промиллезированности.

- Забери меня с собой. На свою родину.

- У меня нет родины, - мягко пропел Кулиш.

- Хорошо, забери хоть куда-нибудь!

- Не могу, я всего лишь глюк…

- Жаль… мне нравятся русские, у них такая вкусная водка…

Добравшись с трико до Аишиного аэродрома, Кулиш, зараза, стал бесстыдно лапать мою невесту. Вот тут-то я не выдержал и заорал:

- Кулиш, слышишь?! Ты товарищ мне или нет? Скажи, почему ты ущипнул её за жопу? А? Тебе не стыдно? Ведь эта женщина только что предложила мне стать моей половиной… почему ты молчишь?

- Не ори, я думаю, - сказал Кулиш, - лучше налей…

Примирившись, мы жахнули по пятьдесят. Внезапный порыв примитивной ревности прошёл бесследно. Я подсобрался с обрывочками мыслей и снова стал рассуждать – логически, по-пьяному тонко и предельно прагматично:

- Кулиш, как можно в домашних условиях определить беременность?

- У меня никогда не было своего дома… никак... вернее, не знаю…

- Ку-у-улиш, пойми! Я не терплю антисанитарии, немытых бананов и вонючих киви, боюсь малярии, мухи цеце, с детства не переношу запах диких антилоп, а от бегемотов у меня аллергия, того и гляди подхвачу какой-нибудь отёк Квинке и сдохну!

- Я сама похороню тебя, милый… - мечтательно прошептала невеста и облизнулась.

- На далёкой чужбине… под пальмой…один…

- На, - внезапно просветлев взглядом, сказал Кулиш, протягивая мне телефонную трубку. – У тебя много подруг - звони… только женщины могут знать о женщинах всё.

***

- Кулиш, ну, спроси у неё!

- Сам спроси!

- Аиша, у тебя давно задержка?

- У меня уже пять лет задержка.

- Верунчик, у неё пять лет задержка! – Кулиш, как ни в чём ни бывало, подливал себе из моей бутылки, а я нервничал. – Да-да, тошнит! Она здесь всё вокруг обблевала!

Вера заверещала, что ненавидит, и бросила трубку. Надя, Люба… – все вдруг предали меня, оставили беспомощным, голым, пьяным на растерзание дикой африканской самке… Рука сама собою потянулась к топору.

- Стой, - сказал Кулиш, – погоди, не торопись, лучший советчик мужчины – водка…

- Вот скажи мне, - продолжал он, разливая остатки по стаканам, – если б не водка, был бы у тебя сейчас я, твой лучший и верный друг?

- Нет, Кулиш, нет... я тебя уважаю.

- И я тебя уважаю. Ну, а раз мы друг-друга уважаем, то давай топор. Справлюсь, справлюсь, не сомневайся! А я взамен дам тебе ниточку.

- Что ещё за ниточку?

- Неважно… на, ты просто потяни...

Хм… Я взялся за ниточку и осторожно потянул… ещё раз… дзинь… дзинь…. откуда-то издалека раздался золотой поднебесный звон:

- Здравствуй, милый, ты в беде?

- Ля… Ляля?

- Да, это я, твоя Ляленька... Помнишь, - с придыханием прошептала она, - мы договорились, ещё давно: если тебе вдруг станет плохо, ты потянешь за ниточку, что привязал к моему колечку, я почувствую и сразу приду к тебе. На помощь…

- Ляля, Ляля, Лялечка… - я дёргал и дёргал за ниточку, всё ещё не в силах поверить в происходящее со мной чудо…

- Иди же ко мне, дурачок… иди…

И я… пошёл. Побрёл, покачиваясь, - за пять тысяч километров, больно ударяясь о столбы, скамейки, но бережно сжимая в руках драгоценную нить - на звук золотых переливов… вперёд, к жизни...

Вдогонку, из насквозь провонявшей колеславом английской гостиной, послышался сдавленный рёв турбин и глухие удары…

Кулиш, друг…