(отрывок из неоконченного романа)
Вот уж не знаю, доводилось ли вам, пацаны, когда-нибудь голодать по-настоящему. Нет, ну не так, конечно, как страдают несчастные бушмены в отсутствие съедобных насекомых, или их братья-эскимосы в холодном иглу, догрызая последний хвост юколы - долгими, зимними, полярными ночами. Право слово, не знаю. Но вот мне приходилось...
В Лондоне голод изящен, утончён и временами даже аристократичен.
***
Мой приятель глухо взрыднул то ли по-ямайски, то ли по-румынски, когда большая часть нашей последней сосиски предательски выскользнула из его ослабших пальцев и приземлилась с балкона на соседскую клумбу.
Кулиш рванулся было за драгоценной потерей вниз, но... вспомнил вдруг об отсутствии крыльев: «Фак офф! Фак’н’ хэлл!»
«Ноу! – сказал я себе, – Ноу! Так не должно больше продолжаться...»
– Кулиш! – словно прорвало меня. – Знаешь… ну его нафиг, всё это проклятое жидомасонство! Вот прямо сейчас мы с тобой откроем новое дело – гигантский электрический бизнес! И будь уверен мой друг, будь уверен, мы заработаем с тобой столько денег, что сможем обжираться сосисками по крайней мере трижды в неделю; может, с хлебом, а, может, даже и с маслом... – я непроизвольно облизнулся: вдруг вспомнил неповторимый вкус постоянного тока (все мы умели тестировать языком батарейки в детстве).
– Ком он, мэн, ты не шутишь? – оттирая густые слёзы с бровей, оживился брат Кулиш. – Конечно же, боссом буду я?
- Вот уж хрен тебе, уважаемый сэр, в Румынии ты всю жизнь облизывал наши, родные, советские батарейки!
- Я не румын, я с Ямайки!
- Неважно, теперь мне всё равно! Отныне главный эксперт по электричеству – я, как наследник, как законный правопреемник великой империи! И потому, дружище, с каждой заработанной сосиски двадцать процентов – мои, остальное – халф-ту-халф. А девиз нашего бизнеса будет таким:
«У НАС ЕСТЬ БОЛЬШИЕ ШТЕПСЕЛИ ДЛЯ ВАШИХ МАЛЕНЬКИХ РОЗЕТОЧЕК!»
***
Первым нашим электрическим объектом стала одна дама из Баттерси-Парк: стройная и молчаливая, бесконечно чистоплотная, но неизлечимо фригидная, хоть и с золотым кольцом в пупке. Поскольку беседовать с этой фурниторой нам особо было не о чем, обычно мы подвязывали её за кольцо на бечёвку и часами прогуливались по ближайшим окрестностям Лондона, покачивая безмолвствующей женщиной над почвой в поисках клада.
В один прекрасный вечер таким вот, креативным образом мы нашли в заброшенной кроличьей норе горсть медных монет выпуска 1967 года, а в другое, не менее чудное утро - кошелёк с российским паспортом на имя некой Наташи Дрейк, набитый презервативами King Size, и четырнадцатью фунтами мелочью - впридачу. Поняв, что это, наконец, она – моя судьба, я раскрутил посильнее фригидную даму и отправил её в полёт с вершины Джиллингемской горы в сторону мутной акватории Мидуэя. То был первый и последний раз, когда мы услыхали из уст нашего стройного поискового прибора хоть сколько-то разумную связку звуков: «Лля-я-я, Goat, fuck…»
Привет, white Dover’s Rock,
Return forever lost,
Кладу любовь в песок…
Так холоден погост…
Опять сыры my eyes,
В кармане снова шиш,
Но отчего-то nice,
Пусть Дувр и не Париж.
To be or not to be,
Adeau, my native shore…
Свободен! Вне любви!
И это хорошо…
Пусть беспокойный heart
Мутит по жилам blood,
Умри, безумный март,
Не жди меня назад.
***
…but anywhere I should,
Regardless what I’d miss,
Я продал бы my soul
For your последний kiss…
P.S.: Есть у нас с Кулишем в запасе страшная история про женщину с золотым кольцом на среднем пальце, которая однажды вдруг посчитала меня своим мужем и пребывала в заблуждении много счастливых лет, пока не скончалась тихо в душевой кабинке от крайнего нервного перенапряжения. Но об этом – в следующей серии...
