Чужой дом

                                     Вадиму Абдрашитову

                                     и Александру Миндадзе

Дни здесь прозрачны, а ночи, как скотч,

Липнут, и до смерти душно.

— Влажно опутала льстивая ночь

Нас покрывалом воздушным...

— Слушай, поэт, заряди пистолет!

Южные горы коварны... —

Лишь улеглись, зашуршал бересклет,

Старый знакомый кустарник.

(Он и в поселке на Севере рос,

Проклятом, Богом забытом,

Где радиацию прятал мороз).

С страхом, досель не избытым,

Мы закричали: «Чужой!» Но к нему

Пес исступленно ласкался.

В дом привели. Протянули хурму.

И разговор завязался.

— Как вы посмели занять этот дом?

Чей он — вам было известно?..

— Брошенный — значит, ничейный, и в нем

Двум нашим семьям не тесно.

— Семьям?!.. Да вам глубоко наплевать

Всем и на жен, и на ближних...

— Да, не случалось за них умирать!..

Им мы обязаны жизнью.

— ...Я, точно Мцыри, скитался в горах,

Барсов бесчисленных прячась...

— ...Нас, миротворцев, послали сюда,

Не получалось иначе.

Вы — оккупанты. И нашей бедой

Вы, как водой, захлебнетесь!..

— Море шумит... Не спеши, дорогой,

Выпей-ка чашечку кофе.

Что тут поделать... А кто виноват —

Вам, очевидно, виднее.

— Столько страданий мы приняли, брат,

Ты нас понять не сумеешь.

— Хитрого что тут? Любая война

Кормится только деньгами.

— Да, я не бедствовал. Наша казна —

Климат и солнце над нами.

Я, словно яблоки, дни собирал,

Зависти вовсе не ведал!..

— Роскошью хвастал, а труд презирал

И ненавидел соседа.

— ...Разве возможно за маленький грех

Нас наказать так жестоко?

— Света и воздуха хватит на всех,

Алчность — исчадие рока.

Он на рассвете ушел в никуда.

Хмурились горные склоны,

Часто плескалась морская вода.

Дом тосковал, отчужденный.

Мышью скреблась у порога беда...