Бродский и друзья его юности. С каким наслаждением я прочитала отповедь Кушнеру! Кушнер, добравшись до Штатов и встретившись там с Бродским, истекая высокомерным достоинством, принимал все хлопоты и попечения Бродского, а вернувшись, опубликовал статейку-печальку по поводу того, как низко опускается Бродский, позволяя себе использование ненормативной лексики и тем самым разочаровывая душку-Кушнера бесконечно. Стихом же Кушнер был шокирован еще больше. Имею ввиду:
Не надо обо мне. Не надо ни о ком.
Заботься о себе, о всаднице матраца.
Я был не лишним ртом, но лишним языком,
Подспудным грызуном словарного запаса.
Теперь в твоих глазах амбарного кота,
Хранившего зерно от порчи и урона,
Читается печаль - дремавшая тогда,
Когда за мной гналась секира фараона.
С чего бы это вдруг? Серебряный висок?
Оскомина во рту от сладостей восточных?
Потусторонний звук? Но то шуршит песок,
Пустыни талисман в моих часах песочных.
Помол его жесток. Крупицы тяжелы.
Но кости в нем белей, чем просто перемыты.
И лучше грызть его, чем губы от жары
Облизывать в тени осевшей пирамиды.
Бездарь Кушнер даже не заметил блестящее - всадниЦа матраЦа, в обидке исказив - всадница матраСа. Тем самым унизив свою "половину" до невозможности.
Евгений Рейн быстро согласился с посылом: "Рейн - мой учитель". Так себя и позиционирует. Я долго пыталась найти в его текстах хоть какую-то отчетливо высказанную мысль. Не нашла. И с радостью прочитала снова очень точную байку Довлатова - про то, как Рейн, увидя, что приглашенная им дама идет к нему с другим мужчиной, моментально съел и выпил то, что подготовил для встречи с ней.
И про Наймана Довлатов сказал все исчерпывающе.
А фамилию третьего, предавшего, забыла. А, вспомнила, бобышев.
