Новогодний джаз 2019 года
Наташе, Таням, Руслану
Шагаешь своим переулком,
а там - хоть Непрядва, хоть Рейн,
коль царствуют в космосе гулком
и Дэвис и Вильям Колтрейн.
Не салом ведут по сусалам,
а песни выводят свои
и сонмы ночные русалок
и снежных ночей соловьи.
Соловушка, спой мне подвздошно
о том, что не будет потерь,
что было и плохо и тошно,
да только не будет теперь.
Что все, кому было хреново,
обнимут, обманут, простят,
пока голосит Пугачёва
и люди салатом хрустят.
Владивосток 1970
Из снега месяц слепленный,
как баба в январе.
Ах, как поёт Лед Зеппелин
в России, во дворе!
Ребята курят всякое.
Ни горя, ни невзгод.
Ведь ты не будешь бякою,
семидесятый год?
Мне песней колыбельною
английский этот рок
над мачтой корабельною.
Балдей, Владивосток!
Туфтою ресторанною
грохочет ресторан.
Но эту песню странную
принёс мне океан.
Не вздохами, не верезгом
идущий снег пропах,
пропах он красным вереском
в девчачьих волосах.
Жму руку вам пацанью я,
мальчишки этих лет,
спасибо вам за дальнюю
дорогу и билет
на хлипкое судёнышко -
советский цеппелин,
за семечко, за зёрнышко,
за землю наших глин.
Спасибо вам, хорошие,
за то, что стонет двор,
тот, снегом запорошенный
от тех до этих пор.
Под Саймона и Гарфанкеля
Наташе
Колокольчик во мне динь-динь-дон
голосами русалок и фей -
то ли степь, то ли батюшка-Дон,
то ли песня про Scarborough Fair.
Наводи поскорей марафет,
и со мной умирать погоди.
Нам поющий нью-йоркский дуэт
говорит о годах впереди.
Колокольчик, звенящий в душе, -
это - ярмарка. Но - ни рубля!
На грошовой китайской лапше
испокон и держалась Земля.
Выйди встретить меня на крыльцо,
завари мне тарелку лапши,
и подставь поцелуям лицо,
и со мной умереть не спеши.
А нью-йоркский дуэт так хорош,
сорок лет миновало, но вновь
умоляет, мол вынь да положь
всё прощанье, прощенье, любовь.
The byrds
И пускай ко мне слетятся
стайки певчие подруг.
Эти птицы не боятся
холодов, мороза, вьюг.
Пусть влетят в грудную клетку,
чтобы сердце расклевать.
Приглашаю их на ветку -
петь, чирикать, ночевать.
А особенно - одну из.
Ту, что плачет тише всех,
ту, что, плача и волнуясь,
издаёт лишь тихий смех.
Эта птица вам известна
до схождения с ума.
Я её зову - невеста.
Вы её зовёте - тьма.
Трейнспоттинг
Идут поезда на восток,
всё время идут поезда.
И мир - по привычке - жесток.
Но разве жестока звезда -
медуза в восточной ночи?
Ни входа, ни выхода нет.
А всё же, бренча, как ключи
идут поезда на рассвет.
Без обмана
Это верная примета -
бабочки летят на свет.
Значит, наступило лето.
Сколько будет этих лет?
Лучше осень. Без обмана
говорят, что прожил ты,
клочья серого тумана
и увядшие цветы.
Карусельные лошадки,
где же ваша суета?
Пахнут астры - запах сладкий
госпитального бинта.
Голубка
Не туда ты ходишь, королева.
Но - Шекспир показывает класс.
И пускай хождения налево
тяжелы последствия для нас -
в оный час вина хлебнёшь из кубка,
ляжет принц, воспрянет Фортинбрас.
Но взлетит поэзии голубка
над телами нашими - из нас.
Значит, надо так! И - кровь из носа! -
чёрт-те что творится во дворцах,
чтоб она не ведала износа -
птаха белокрылая в сердцах.
Прощай, и если навсегда
Электричка проходит со свистом,
рассыпается свист в вышине.
Написать бы о вечере мглистом.
Нет, обычный был вечер вполне.
В сочных травах бродили коровы,
ясноокие девы полей.
Были живы мы, были здоровы,
говорили друг другу - "Налей".
Наливали в бумажный стаканчик,
наливали в гранёный стакан.
И хотя бы какой-то туманчик!
Но бывает прозрачный туман -
всё прекрасно в прозрачном тумане,
всё в прозрачном тумане легко,
никогда ни за что не обманет,
не уйдёт в пустяков молоко,
а останется глупым и юным,
словно Байрон. Рубашка бела.
Ветер. Поле. И сразу же дюны.
Жизнь идёт. И проходит. Была.
Амедео
Это - круг запойной пьяни,
это - облака овал.
Это утро Модильяни
в полчаса нарисовал.
Цвет такой блажной и нежный!
До того блаженный цвет,
что особенной надежды
(никакой надежды!) нет.
Может, не искал ты муки,
но нашёл, чего искал -
пробежавшей мимо суки
глаз особенный оскал,
а над этим - выше? ниже? -
перьев трепет и - не зги.
А любовники в Париже
только крыльями наги.
Коноплянка
Раз пошла такая пьянка,
значит, стало не до птиц...
Дай мне голос, коноплянка!
Приоткрой ресницы, Китс!
Непогода. Непогода,
хоть и розовый январь.
Но в такое время года
страшен утренний янтарь.
Остаётся разозлиться.
Режь последний огурец
на доске, на сердце Китса,
и на досках всех сердец!
Задыхаюсь, как пьянчуга.
Посинел мой бледный рот.
Повилика. Роза. Вьюга.
Всё опять наоборот.
Что скажу я? Что ответишь?
Ты - прекрасно далека,
и оттуда нежно светишь,
словно ангела щека.
Китс садится за страницу,
Китс ложится в тьму земли.
Я люблю тебя как птицу -
так смертельно, так вдали,
что и сам уже не знаю -
что могу, что не могу.
Только насмерть замерзаю
я на розовом лугу.
Контакт
Небо многоярусно.
То, что где-то выше,
это - многопарусно,
ниже - просто крыши.
Выше или ниже
этот флот проносится,
боль всё так же лижет
лоб и переносицу.
Я смотрю на белое,
брошенное якорем, -
дерево как дерево,
только - раскорякою.
Облако замедлится.
Зная наши вкусы,
вынесут безделицы -
пуговицы, бусы.
Мозаика
Н. П.
Солнце - это жёлтый карлик.
Жёлтый карлик и скрипач.
Виноградник алый в Арле -
приходи туда, поплачь.
Ведь страшней всего не крики,
не они уносят вдаль -
в бездну жути и музыки,
в беспощадную печаль.
Воздух, словно на спиртовке,
летним солнцем обогрет.
Пять бродяг на остановке
и окурки сигарет.
Пять бродяг глядят под ноги,
скрипка жёлтая поёт.
Сердце в боли и тревоге
отправляется в полёт,
и летит оно над алым
виноградником, скорбя
светом, вроде, небывалым -
небывалым без тебя,
без тебя, любовь и птаха,
сердце, девочка, птенец -
в бездну солнечного страха -
в бездну счастья наконец.
Нирвана
Моим дорогим
Чтоб увидать нирвану,
не ходишь далеко.
За яблоком Сезанна,
Ван Гога молоком.
А то - лежишь в постели,
от боли ни гу-гу,
с нирваной рядом - ели,
ворона на снегу.
Мастер
Олегу Т-му
Дырявый забор, хохлома
осеннего древнего леса.
Хотел бы сойти я с ума -
чтоб из одного интереса,
чтоб видеть и ночью и днём -
вот Альфа горит, вот - Омега,
горят-не сгорают огнём
весёлого вечного снега.
А я выхожу босиком
(не видят, уснув, санитары)
с седой головой, с посошком
и полной сумой стеклотары.
Без лица
Я пройду в толпе огромной
человеком без лица.
Отыщи-ка ночью тёмной
вот такого молодца.
Остальных всех опознают? -
по соплям, в конце концов?
В темноте все лица тают -
подлецов и молодцов.
Театральное
Датский принц устраивал истерику?
Чей-то череп подносил к лицу?
Верили бы вы, друзья, историку,
а не драматургу-подлецу.
Никогда такого не бывало ведь.
Принц не прыгал, ручками не тряс.
Это драматург решил побаловать
публику, а заодно потряс.
И с тех пор, накрывшись драпировкою,
принцами проходим меж людьми,
с гамлетовской этакой сноровкою,
театральной, чёрт её возьми.
Полночный скорый
О.Т-му
По каким угодно весям,
по любой гряцзе-грязи,
если только не повешен,
ты на брюхе проползи.
Чтоб увидеть, за холмами
промелькнул далёкий свет,
убежал отсюда к маме,
а отца на свете нет.
О, полночный специальный,
промелькнул и был таков,
но одел меня мерцаньем
он на миг - без дураков.
Шепелявый дядька чёрный
взял гитару, песню спел
о судьбе своей кручёной,
уходящей за предел.
И его слова об этом
повторить я не берусь,
не был я рождён поэтом,
не такой я пёс и гусь.
Но промчался за холмами
свет, как Вега, голубой,
убежал отсюда к маме,
чёрт со мною, чёрт с тобой.
Свет такой, братва родная,
словно крылья голубка
вечерком в разгаре мая
пропорхнули над з/к.
Что же делать в январе мне?
Света нету и не бу...
И видал нас ниггер древний
в древне-ниггерском гробу.
Всё равно, лишь только вечер -
коромыслом на плечах -
этот поезд будет вечным,
этот отблеск не зачах.
Друзья
Зима. Норд-остова облава.
Не признавая полумер,
ворона на суку картава,
а может, ворон-Агасфер.
Он и хохочет и пророчит.
Посмотрит этак, взглянет так.
И человек курить не хочет.
И отсырел его табак.
Куда идёт он под норд-остом?
Зачем пошёл? - спроси скорей.
Зачем гуляет над погостом -
кентерберрийцев? скобарей?
Куда? Зачем? А так - заскоки!
(Норд-ост ломает ветки в чаще.)
И без него бы одиноким
был этот ворон говорящий.
Лопух
"В келье инока Зосимы
тело бренное смердит"...
О. Т.
Мы с тобою поносимы.
Выносимы? Да едва ль.
Не найду себе Зосимы.
Не повем свою печаль.
Лопухи на огороде.
Смердяковы у дверей.
Что-то общее в природе
человека и зверей.
Что-то жалкое такое.
Может, нежность... может, грусть.
Ожидание покоя,
беспокойство...
Ну и пусть!
Пусть расцвел лопух -
он тоже
нам с тобою в унисон.
У него ведь - дрожь по коже,
у него - кошмарный сон.
Сёстры
Снежок отливает, как нерпа,
бликует игрушками ель.
Ну что же, присядьте, Евтерпа.
А может быть, просто Michelle?
Как звать Вас, прекрасная Дева?
Девчонка в юбчоночке по...
Я Вас узнаю по напеву.
По этой гримаске тупой.
Садитесь, подставлено кресло.
Помадой испачкав стекло,
поведайте мне, что воскресло,
поведай-ка, что истекло.
В бокалах на тоненьких ножках
смелей отражайтесь вдвойне -
девчонка в простых босоножках
и та, что поёт при луне
и жжёт травматичнее спичек.
И кто же меня обвинит?
Я выбрал из этих сестричек
ребёнка гитары "Zenith".
