Поздняя осень

-1-

Р. Г.

Я долго-долго сплю, пока

снаружи белый свет и солнце,

пока соседи облака

не постучат в моё оконце.

Их голубые парики,

камзолы, согнутые спины.

Идут по небу старики

времён второй Екатерины.

Я просыпаюсь, страшно зол,

я тоже - не отсюда атом.

И надеваю свой камзол,

и трость ищу, ругаясь матом.

На бал спешу, трясу губой.

Быть может, шут или придурок.

Но помню я последний бой -

встал, закурил, пошёл на турок.

-2-

Есть получше леченье,

как ты там ни крути.

Сесть на поезд вечерний,

по вагону пройти.

Тихо встать у окошка

и смотреть в темноту -

эту дикую кошку

с мёртвой птицей во рту.

Всё проносится мимо.

Всё на свете - Прощай!

Всё болит нестерпимо.

Проводница, где чай?

Дай мне чаю стаканчик.

Сахарку положи.

- Успокойся, мой мальчик, -

очень тихо скажи.

Очень тихо. Однако,

так, чтоб смог я помочь

в тишине полумрака

скоротать эту ночь.

Чтоб назвать тебя милой,

чтоб - поможет мне Бог -

стал мне чёрной могилой

шелест шёлковых ног.

-3-

Наташе

Над плантацией чая

три дракона летят.

Головами качая,

китаянки грустят.

Эрогенные зоны -

губы, плечи и грудь.

Хоть фарфоровым звоном,

только рядом побудь.

Разлетаясь, как чашка,

разлетись за предел,

чтоб китайский бродяжка

эту песенку пел -

Динь-динь-динь. Динь-динь-доном

на закат уходи.

Чашку чаю драконам

из грудей нацеди.

Чашку крепкого чая,

чашку бежевых лун,

головой отвечая

за небесный улун.

-4-

Руслану

Лев Николаич уходит из дому,

по бездорожью сплошному скользя.

Солнце впадает в осеннюю кому.

Можно без солнца. Без света нельзя.

Свет - это что? Или Кто? Или это

просто полоска любви надо всем,

узкая-узкая тропка рассвета.

Сколько тревоги в такой полосе?

Поезд в Ростов отбывает с вокзала.

Выплюнет дым, поперхнётся гудком.

Поздняя осень врасплох нас застала.

Поздняя осень стучит молотком

в крышку толстовского скромного гроба.

Колокол. Тронулись. Горькой налей.

Станции, станции, доза озноба, -

осенью это стократно родней.

-5-

Наташе и Эмилю

Я пока что жив, хоть скомкан.

У меня в запасе - страх,

трансильванская котомка,

ворох стиранных рубах.

Я привык бродить ночами

и со строчками блудить -

знал ли я в моём начале,

что запутанную нить

человечьих разговоров

я спрямлю в тоску одну.

У меня рубашек ворох.

Есть мне в чём идти ко дну.

-6-

Не кричи, кукушка, надо мною.

Я не твой, кукушка, я не твой.

Не тряси под раннею луною

узкою японской головой.

У меня дожди идут в палате.

Отсыревший каплет потолок.

А сосед в китайчатом халате

шахматы из дому приволок.

Так играй же музыка! Кукушка,

ты под эту музыку молчи.

Утром будет солнце и подушку

обогреют ранние лучи.

Я очнусь от скуки и кошмаров.

А сосед играет сам с собой.

Это словно Карпов и Каспаров -

легендарный бесконечный бой.

Потолок просохнет. Нет ни капли.

Нас простят. Поплачут и простят.

Ходит медсестра походкой цапли,

шёлковые лапочки блестят.

-7-

Н. П.

Небо холодным огнём полыхнёт.
Вот и звезда покатилась, упала.
Дымного чаю в стаканы нальёт
хмурый бродяга, цыган шестипалый.

Белая лошадь посмотрит на нас.
Сердце безвыходно свяжется с мглою.
Поздний, ах, поздний, последний мой час
трогает сердце цыганской иглою.

Женщина плачет. Уняться нет сил.
Смотрит она, как дорога струится.
Я об одном у неё попросил -
сердце зашей мне цыганской ресницей,

чтобы из сердца не вытекла ночь,
чтобы меня миновала потеря.
Женщина Ната, цыганская дочь
плачет, и верит она, и не верит.

Ай, это сердце! Такое б коню.
Ворот рвану белокожей рукою -
женщину Нату (не плачь!) угоню,
выкраду, скачкой ночной успокою.

-8-

Взгляда случайного проблеск во мгле.
Дымка степного несладкого чаю.
Боже мой, это со мной? на земле?
это тебе я сейчас отвечаю?

Бог мой степной, мой кибиточный бог.
Тронет повозка и скрипнут колёса.
Сколько ты раз мне без спросу помог?
Сколько в живых оставлял без вопроса?

Боже мой, боже мой, что же не так,
если смотреть не могу я на небо?
Боже, молчишь ты, поскольку мастак
ты не по части надежды и хлеба.

Хлеба полно. Не черствеет кусок.
Хуже с надеждою. Хуже намного.
Блеск бриллиантов. Дорожный песок -
сколько брильянтов вместила дорога.

А вот на небо смотреть не могу.
Женщина в небе одною ногою.
Я перед женщиной этой в долгу.
Я целовал её тело нагое

и не заметил, как тает оно,
тает, как снег, откликаясь на ласку,
словно на снег расплескали вино -
жуткую алую яркую краску.

Тает она, наступает весна.
Боже, оставь эту женщину прежней.
Боже, прости эту женщину сна,
пусть рассмеётся пьяней и небрежней,

чем осыпается снег в январе,
чем оторвётся случайно заплата.
Боже, в цыганском плачу серебре,
лишь сохрани мне цыганское злато.

Плакать не дай ей. Не дай ей уснуть
в небе холодном - там зябкость чужая.
Голову я положу ей на грудь.
Женщина осенью сны нарожает.

Боже кибиточный, светлый ты мой.
Боже ты мой бесконечной дороги.
Женщина в небе одною ногой.
Ты мне в ладони верни эти ноги.